В Эксе купались, устраивали праздники, искали развлечений, а Великая армия продвигалась все дальше по Русской земле, не встречая, по правде сказать, большого сопротивления… Да и большого количества народа тоже. «Монитор» в своих бюллетенях радовал всех быстрым продвижением французов. Они одержали несколько побед, но незначительных, – великолепные, в которых император сметет противника в прах, еще предстояли впереди. А противник, по мере того, как продвигались французы, бежал от них. Или Великая армия заблудилась? Вопросы стали возникать даже у Жюно.
В последнем его письме, написанном из Смоленска, мелькали сомнения. Гений Наполеона оставался незыблемым, но Жюно беспокоила дееспособность Великой армии. По его мнению, она была уже не такой, как когда-то. Последнему набору – желторотым юнцам – не хватало выучки. А что касается иностранцев – у него, например, под началом итальянцы и вюртембуржцы, – то в них недостает того священного огня, который всегда был и остается лучшим оружием. Однако это не значит, что бывший сержант Буря не разжигает этот огонь всеми силами, воодушевляя их громким криком. Не менее энергично действовал и император, но… среди маршалов. Бертье, начальник главного штаба, подвергся чуть ли не оскорблениям, когда стал ратовать за медленное, а значит, осторожное продвижение войск по этим пустынным землям. Коленкур, постоянно напоминавший об ужасах русской зимы, тоже получил свою порцию. Досталось и славному Дюроку – он, хоть и не участвовал в спорах, получил последний разряд грозы. Но, будучи при Наполеоне постоянно, успел привыкнуть к любым разрядам.
Под письмом стояла дата – 18 сентября. Следующее письмо пришло несколько дней спустя. Это письмо было от де Нарбонна, находившегося при императоре, и возбуждало тревогу всерьез.
«…Турция вот-вот подпишет мир с Россией. Англия заключила с ней союз. Бернадот готов нас предать. Царь до сих пор не просит мира. Ни один из расчетов императора не оправдался, и мы единодушно считаем, что нам незачем продвигаться дальше. Иногда кажется, что император с нами согласен. Вчера он заявил нам, что кампания 1812 года закончилась и он собирается встать на зимние квартиры в Витебске, однако вечером того же дня мы услышали: «Нам нужна впечатляющая победа. Мы одержим ее в битве под Москвой и удивим весь мир. Советы «умников» мне не нужны!» И вот мы движемся к Москве. Мои опасения возрастают по мере того, как приближается зима…»
Это письмо Лаура читала вместе с Балинкуром после того, как они только что любили друг друга. Молодой человек отвел руки возлюбленной, чтобы читать внимательнее, нахмурился, вскочил с кровати и принялся одеваться.
– Что с тобой? – спросила Лаура, потягиваясь с изяществом, перед которым Морис никогда не мог устоять.
Но на этот раз он едва взглянул на нее, и взгляд у него был суровым.
– Я офицер и должен быть в России вместе с ними, а не прохлаждаться с тобой на берегу озера, тратя лучшие годы своей жизни! Мне стыдно за себя, и я непременно отправлюсь к ним.
– Ты не можешь никуда отправиться. Ты забыл, что ты на службе у королевы испанской?
– Кто бы спорил? Но я занят на службе всего два или три часа.
– И что же ты делаешь? – насмешливо поинтересовалась Лаура.
– Ничего. Думаю, что у меня роль декоративная, я украшаю ее салон. А здесь и вовсе я все реже и реже бываю на посту.
– Тебе за это достается?
– Королева Жюли необыкновенно снисходительна, чего не скажешь о ее сестре.
– Дезире? Да она просто ведьма! И подумать только, стала принцессой королевского дома Швеции, но туда ни ногой – слишком холодно для уроженки южного Марселя! Чем ты там занят? Иди ко мне! Ты слишком далеко! Мне тоже холодно! – позвала Лаура Мориса, раскрывая объятия.
Он колебался всего лишь секунду и откликнулся на нежное приглашение, но не позволил Лауре снять рубашку, которую успел надеть, и снова стал одеваться.
– Морис, останься со мной, – жалобно попросила она. – Когда тебя нет, мне кажется, я в пустыне!
– Воображения тебе не занимать, Лоретта. Так что лучше представляй себе, что я всегда рядом с тобой.
– Нет! Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. И ты чувствовал бы то же самое, если бы по-настоящему любил меня!
– Я тебя люблю «по-настоящему», – отозвался он с легким раздражением, продолжая искать свой шейный платок.
– Хорошо, – вздохнула Лаура, откидываясь на подушки. – Оставим пустяки. В любом случае увидимся вечером.
– Не сегодня. Сегодня я дежурю, – ответил он так жестко, что Лаура испугалась.
На глазах у нее навернулись слезы.
– Как это дежуришь? Но ты же знаешь, что я не могу без тебя?
Морис, стоя перед зеркалом, завязывал шейный платок. Он обернулся, посмотрел на Лауру и сухо сказал:
– Ненавижу, когда мной пытаются завладеть. Приду… когда смогу. Пора уже научиться вести себя разумно. Пойми, мне необходимо догнать тех, кто идет на Москву и…
– Ни за что на свете! – воскликнула Лаура.
– Постарайся, пожалуйста, не осложнять мне жизнь.
– А ты постарайся не встречаться с госпожой де Флотт. Иначе я убью ее!
Морис не смог удержаться от смеха.
– Если станешь переживать из-за моих прежних подружек, у тебя времени ни на что не останется, а ты знаешь, как мне нравится, когда ты красивая и нарядная.
Морис вышел, оставив Лауру в тоскливом беспокойстве.
Между тем роман Полины с Тальма близился к завершению. Пока он болел, она ухаживала за ним, правда весьма небрежно, потом подарила несколько «незабываемых» ночей, а потом поинтересовалась, не пора ли ему отправиться в Женеву, где его ожидало подписание контракта? Актер стал собираться, однако никак не мог уехать. Он был уверен, что Полина страшно огорчена. Но она плакала из-за смерти своего самого любимого любовника, юного Армана де Канувийя, которого разорвало ядром в Испании. Он был таким очаровательным… Он так умел любить ее… Потеря так тяжела… Так тяжела, что… Принцесса взялась ухаживать за красавцем полковником Дюшаном, который приехал израненный из России на берег прекрасного озера и привез несколько писем для герцогини д’Абрантес.
Странные письма, написанные отчасти непонятными каракулями, очевидно, в страшном беспокойстве. Куда подевался красивый почерк Жюно? Его письма обычно было так приятно читать… Сейчас он писал словно в припадке безумия, и буквы становились иероглифами.
«Прошу тебя, – писал он по-прежнему из Смоленска, – не отчаивайся, читая бюллетень от двадцать третьего числа. Это немного запоздалая месть Везувия (я так называю Мюрата, короля Неаполя). Он попытался принизить меня в глазах Юпитера. Но как бы там ни было, его невозможно обманывать долго, и, когда он узнает правду, я думаю, первый поздравит меня!..»
Кончалось письмо сплошными каракулями.
– Что это может значить? – спросила Лаура у Балинкура, который на этот раз сидел с ней рядом на террасе, придя выпить чашечку чая. Они сидели одни, потому что Полина пошла пройтись по саду.
