Уинстон укоризненно посмотрел на нее, потом снова перевел взгляд на жестянки и упаковку в мусорном ведре и, наконец, повернулся к ней.
– Как я сразу не догадался, увидев тебя у плиты! От неожиданности я едва не вырубился. Сама понимаешь, шок и все такое… Впрочем, хорошо уже то, что ты не куришь рядом с кастрюлей. – Пристально посмотрев на коллегу, Нката потянул носом воздух. – Признавайся, ты, часом, не курила, пока разогревала еду? А то вдруг ты подмешала пепел в кастрюлю…
– Я? Нет, конечно. Кто я, по-твоему, такая? Черт побери, Уинстон, садись же ты, наконец! – С этими словами девушка незаметно задвинула с глаз подальше импровизированную пепельницу, сделанную из крышки от банки. Когда Нката послушно вышел из кухни в столовую, она швырнула крышку и лежавшие на ней пять «бычков» в мусор, после чего хорошенько пошуровала в ведре, чтобы замаскировать свидетельства этого и прочих своих грехов.
Уинстон сидел за столом, покорно поглощая тунцово-майонезную пасту. Он намазал ее на печенье, а сверху добавил мармелада.
Барбара не сомневалась: будь его мать мертва, она точно перевернулась бы в гробу. Впрочем, Нката улыбнулся ей и даже кивнул в знак одобрения.
– Со мной можешь быть спокоен, я не выдам твои секреты, – сказала Хейверс, подавая на стол гуляш и свеклу. После этого она села за стол сама и принялась за еду. Все было слегка переварено и немного подгорело, а свекла оказалась водянистой, но какая разница! Положив сверху тунцово-майонезной пасты, девушка попробовала ее с гуляшом. В принципе, ничего, есть можно.
– На сладкое пирог с тянучкой и орехами, – сказала она, открывая свою банку белого вина.
– Ты, главное, не говори моей матери, – попросил ее напарник.
– Я ведь уже сказала: молчок!
Они не говорили о работе, пока не покончили с едой. Доклад Барб оказался коротким: Каролина Голдейкер в Лондоне, но Алистер Маккеррон не стал упираться и позволил ей снять отпечатки. Доклад Нкаты был длиннее и интереснее. Он выяснил местонахождение Гермионы и Линн.
– А старая пташка Уоллис, похоже, упорхнула в Канаду к своему старшему внуку, – добавил молодой человек.
Зато две другие женщины были только рады выложить ему все, что им было известно о Клэр Эббот и Каролине Голдейкер.
– Прежде всего, – произнес Нката, подцепив вилкой горстку гуляша и внимательно его оглядев, – такое впечатление, что у нее не всё в порядке с головой, когда она смотрит на себя в зеркало.
– Ты это про кого? Про Каролину? – уточнила Хейверс.
– Да, про нее. По словам Гермионы и Линн, она считает себя истинной феминисткой, хотя всю свою жизнь, лет этак с восемнадцати, жила за счет мужчин, не одного, так другого. – Не выпуская вилку из руки, Уинстон проверил записи в своем блокноте. – Так и есть, с восемнадцати, когда у нее родился первый ребенок. С тех пор как они с Алистером купили пекарню, она была активисткой Женской лиги и даже пыталась подмять ее под себя.
– Женскую лигу?
– Да, так как считала, что управлять ее деятельностью может только она. Что, по словам этих двух дам – Гермионы и Линн, – будет посмешнее любого комедийного телесериала. Кроме того… – Нката, наконец, рискнул положить кусок гуляша в рот и стал задумчиво его жевать. Барбара в упор смотрела на коллегу, ожидая его реакции. Взяв стакан с лимонной «Фантой», он сделал приличный глоток и вежливо произнес: – Знаешь, Барб, я бы сказал, неплохо. Моя мать никогда не готовит гуляш. Правда, у него… слегка специфический вкус. Ты что-то добавляла в него?
– Это он слегка пригорел, – честно призналась девушка. – Наверное, зря я пыталась отскрести его от дна кастрюли.
– Не переживай, легче будет ее мыть, – успокоил ее напарник.
– Ты попробуй добавить в него тунцовой пасты. Думаю, будет вкуснее.
– Наверное, но мне и так нравится, – с этими словами Уинстон вновь заглянул в блокнот. – А еще, – продолжил он тему Гермионы и Линн, – похоже, она была не в восторге от того, что работает на Клэр. Ей казалось… – он пробежал длинным пальцем по странице, пока не нашел нужное, – что на ней наживаются. Каролина считала, что ей не платят и половины того, чего она заслуживает, особенно если учесть, что самую тяжелую ношу тащила именно она. Так она сказала.
– Кто сказал? Кого ты имеешь в виду?
– Гермиону. По ее словам, Каролина утверждала, будто бо́льшую часть текстов книг и статей Клэр писала она, в то время как все лавры доставались ее нанимательнице.
Барбара задумчиво нахмурила брови, а заодно мысленно соотнесла услышанное с различными чеками, которые Клэр выписала на имя своей помощницы.
Уинстон тем временем продолжал:
– По ее уверениям, она якобы могла в два счета продолжить дело Клэр. Без нее та, по сути, была ничто. Пустое место. Именно Каролина следила за тем, чтобы страницы регулярно отсылались редактору. По крайней мере, если верить Гермионе. А еще, по ее словам, отработав на Клэр у Святого Петра – это такая местная церковь, – она утверждала, что все время ее работы на писательницу та злоупотребляла ее преданностью.
– А что говорит вторая женщина, Линн? Она здесь с какого бока?
О, эта история будет поинтереснее, сказал Нката. Похоже, что когда-то Линн и Каролина Голдейкер были подругами. «Настоящими подругами», как он выразился. Но потом они рассорились из-за здания, которым Линн и ее муж владели в части Шафтсбери под названием «Лебединый двор». Это было место тусовок местной богемы: галереи, выставочные залы и все такое прочее.
В здании, которое принадлежало Линн и ее мужу, находилась лавчонка на первом этаже и крошечная квартирка на втором. И лавчонку, и квартиру они сдавали какой-то татуировщице. Как выяснилось, этой татуировщицей была Лили Фостер. И Каролина требовала, чтобы Линн и ее муж выселили ее из занимаемого помещения.
– Линн отказалась, – подвел итог Уинстон. – Сказала, что у девицы есть договор аренды, подписанный обеими сторонами, а кроме того, она внесла залог, за съем помещений платит регулярно и подозрительных личностей к себе не водит. У Линн не было юридических оснований ее выселить. И тогда Каролина потребовала от нее такие основания придумать, или что-то в этом роде. Линн ответила твердым «нет».
С этими словами Нката захлопнул блокнот и подцепил вилкой очередную порцию гуляша – чему Барбара была ужасно рада, – правда, вместе со свеклой.
– Вот тебе и подруги. Это было примерно через год после того, как ее сын покончил с собой. Если верить Гермионе, Каролина нарочно то и дело расковыривает эту болячку, чтобы та никогда не заживала. Выходит, обе эти дамы не жаловали Каролину, а вот Клэр, наоборот, любили. Не то чтобы были близкими подругами; скорее, восхищались ею. По их словам, они никак не могли взять в толк, почему она держит при себе Каролину. Разве что та ее шантажировала. Или было что-то другое в этом роде. Представляешь, они даже посмеялись по этому поводу. Сказали, что не представляют себе, какие такие секреты могли быть у Клэр, чтобы о них могла знать Каролина и шантажировать ее ими. Любопытно, не правда ли, если вспомнить чековую книжку Клэр, мужчин, с которыми она спала, и то, как их потом кто-то пытался шантажировать!
