Когда они бывали вместе, Холси всегда находила себе занятие – пришить пуговицу к его рубашке, погладить старенькие столовые салфетки, аккуратно сложить выстиранное белье, срезать с пестрой клумбы, что бордюром протянулась вокруг лужайки, увядшие цветы.
А еще она по-прежнему писала письма. Разделавшись с домашними делами, Шэрон садилась в гостиной за узкий секретер и четким, аккуратным почерком писала от руки письма своим детям. Электронную почту она не признавала. Письма остаются на долгие годы, говорила Холси. Их можно хранить, собирать, перевязывать ленточкой, передавать следующему поколению. Чего никак не сделаешь с электронным письмом.
Нет, конечно, бумажное письмо нужно ждать, но Шэрон была женщиной терпеливой и научила терпению собственных детей. Это так важно – научиться ждать нечто важное, говорила она. Возможно, решил Маккеррон, именно этим она сейчас и занята, сидя в кресле в утреннем свете. Никаких мыслей, никакой задумчивости. Просто ждет, что будет дальше.
Поскольку она не знала, что он сейчас в ее доме, Алистер продолжил наблюдать за ней. Его поразило, как преобразил солнечные свет ее волосы. Помнится, Каролина называла их мышастыми. Они были прямыми, тонкими и редкими, как у младенца. «Разве это волосы?» – помнится, презрительно бросила его жена. Но сегодня солнечные лучи высветили белокурые пряди миссис Холси, которые обычно оставались незаметными.
Как будто почувствовав на себе его взгляд, Шэрон повернулась в кресле, и в этот момент ее гость постучал по стеклу. Похоже, она нисколько не удивилась, увидев его. Скорее, судя по ее лицу, обрадовалась.
Встав с кресла, женщина направилась к дому через лужайку. Шагая, она выбросила стручок и пробежала пальцами по волосам, как будто поправляя прическу. Алистер заметил у нее на ногах деревянные садовые клоги – ярко-красные, они красиво смотрелись на фоне изумрудной травы. Напоследок стукнув деревянными подошвами по заднему крыльцу, Холси сбросила их с ног и открыла дверь. Теперь она была с ним.
Он уже включил горелку под сковородой с беконом и сунул хлеб в тостер.
– Я собиралась сделать это сама, – сказала хозяйка дома, увидев его приготовления. На что Маккеррон ответил:
– Откуда ты знала, что я вернусь?
– Я не знала. – Шэрон замешкалась в дверях, чтобы надеть домашние туфли, но, даже надев их, не стала входить в кухню и пару секунд пристально смотрела на гостя. – Но я надеялась, – добавила она.
Алистер принялся было вилкой взбивать яйца, но то, как Шэрон произнесла эту последнюю фразу, заставило его остановиться. Слова эти прозвучали из самой глубины ее души: как будто она носила их в себе, но не спешила высказать вслух.
– А если бы я не приехал?.. – спросил он. Интересно, что она скажет в ответ?
– Моя жизнь шла бы дальше своим чередом. Как и жизнь вообще.
Уголки рта мужчины тотчас же опустились, хотя он и попытался не показывать вида. Нет, не такой ответ он надеялся услышать. И, похоже, подруга уловила в нем перемену, потому что, шагнув ближе, спросила:
– Я тебя обидела?
Алистер покачал головой.
– Не говори глупостей.
Женщина пальцами смахнула с его лица редеющие локоны. Взгляд ее был полон тепла и любви.
– По-моему, тебе хочется того, что у тебя уже есть. Я права? Но ведь я твоя, дорогой. И ничья больше. И не собираюсь ничего менять. А теперь отступи в сторонку и пусти меня к плите. Мне нравится для тебя готовить. Время от времени я оглядываюсь через плечо и вижу, как ты буквально пожираешь меня глазами. Причем это не имеет ни малейшего отношения к пище.
От одной только этой фразы у него начал вставать. Черт, что же это в ней такое?!
– Ты права, – сказал Маккеррон и, взяв ее руку, прижал себе к паху.
– Негодник, – сказала Холси, сжимая и разжимая пальцы. У него перехватило дыхание. Однако она легонько оттолкнула его прочь. – Сегодня утром я должна быть в Суонидже. У меня есть время только на завтрак, а потом я должна уехать. Хочешь спать? Можешь лечь здесь, как только поешь. Ты ведь с самого утра на ногах. Ты вообще спал этой ночью?
– Немного поспал, – солгал мужчина. – Но ничего страшного, для меня главным был не сон.
Уменьшив под беконом пламя, Шэрон взялась вилкой взбивать яйца, а затем добавила к ним молока, соли и щепотку свежемолотого перца.
– Это пройдет. Будь к этому готов, чтобы потом не переживать. Оно всегда проходит, – заявила она.
– Ты о чем? – не понял ее друг.
Холси указала вилкой между ними.
– Этот голод, который мы испытываем друг к другу. Рано или поздно он пройдет. То, о чем ты мечтаешь сейчас – чтобы нам поскорее остаться наедине и больше ни о чем не думать, чтобы подняться в спальню или же стащить с меня трусы прямо здесь в кухне, – такие вещи проходят быстро.
– Я знаю, чего мне хочется, – глухо ответил Маккеррон. – И это нечто большее, чем то, что ты сказала. – Когда же подруга со скептической улыбкой посмотрела на него, Алистер добавил: – Ладно, не стану отрицать, похоть тоже есть, но ведь, признайся, и у тебя тоже.
Шэрон улыбнулась.
– Ты узнаешь правду, запустив руки ко мне в трусы, но… – начала она, но осеклась, видя, что он шагнул к ней. – В данный момент давай утолим лишь один твой голод. Не хотелось бы, чтобы из-за этого наши жизни шли наперекосяк. У тебя есть твоя пекарня, и…
– Да мне на нее наплевать, честное слово…
– Неправда. Ты отдал ей столько сил…
– Благодаря тебе.
– Чушь. Я лишь внесла пару предложений. Давай не будем забывать о том, что действительно для нас важно. Никто ведь не живет одним лишь…
Мужчина заметил, что его собеседница покраснела, и это было ему приятно.
– То, чем мы с тобой занимаемся… никто не живет только этим, – продолжила Холси. – А теперь будь хорошим мальчиком, садись за стол и жди, когда я приготовлю тебе поесть. Пока можешь положить себе кукурузных хлопьев. Или съешь грейпфрут. Думаю, нам обоим нужны силы.
Шафтсбери, Дорсет
Когда Линли наконец позвонил ей, Барбара уже успела на него разозлиться. Она весь день прождала его звонка – хотела узнать, как там прошла его встреча с Каролиной Голдейкер. Когда же к девяти вечера вчерашнего дня он ей так и не позвонил, она сама принялась названивать ему.
Если отпечатки пальцев на тюбике зубной пасты принадлежали Каролине, то, по мнению Хейверс, им оставалось только одно: сообщить этой дурище ее права и посадить под арест. Увы, она названивала Томасу с девяти вечера и до самой полуночи, но так и не дозвонилась. В конце концов, процедив сквозь зубы: «Где там тебя черт носит и что там у тебя происходит?!», девушка рухнула в постель, в которой, злая на весь мир, проворочалась без сна еще три часа, прежде чем, наконец, уснула.
Звонок разбудил Барбару в семь утра. Она встрепенулась и схватила мобильник.
