Снова послышался голос Клэр, диктовавший письмо в точно такой же несерьезной манере, что и первое. Правда, этому посланию предназначено было улететь в Америку, в Остин, штат Техас, где должна была состояться конференция, разоблачающая коварные покушения американского законодательства на право женщин на самоопределение.
Да, это точно по части Эббот, подумала Барбара. Неудивительно, что та приняла предложение, сказав по этому поводу следующее: «Пусть свяжутся с моим пресс-секретарем. Напиши, что, мол, я очень заинтересована, добавь огромное спасибо и все такое прочее».
Третье письмо тоже было в таком же ключе, а вот четвертого не оказалось. Хейверс вздохнула, выругалась себе под нос и протянула руку, чтобы выключить чертов гаджет. Увы, она зацепила пальцем не ту клавишу, что было неудивительно, учитывая размеры прибора. На дисплее тотчас высветились еще две дорожки. Как оказалось, девушка прослушала лишь дорожку А, но там были еще В и С. На В ничего не оказалось, и Барбара переключила диктофон на дорожку С. Судя по экрану, на этой дорожке имелись какие-то записи.
Вновь раздался голос Клэр. Правда, на сей раз это было не письмо, а что-то вроде размышления вслух, которое начиналось так:
– Я только что вернулась от Сумали Голдейкер и хочу записать все на диктофон, прежде чем подробности вылетят у меня из головы. Бумажную копию можно будет сделать позже. Я плохо запоминаю, если не могу делать пометки или включать диктофон, но таково было ее требование, и я была вынуждена подчиниться. Ну, хорошо. Ближе к делу. Мне нужно будет снова поговорить с Карен Глобус, причем на этот раз куда более откровенно.
Вслед за этим вступлением последовал подробнейший отчет о разговоре с Сумали – сначала о телефонном звонке этой женщине, затем вновь о ее требовании ни в коем случае не вести никаких записей, после чего последовала собственно сама история про Уилла – та самая, которую миссис Голдейкер поведала инспектору Линли. Правда, в разговоре с Клэр Сумали упомянула две подробности, которые опустила в разговоре с Томасом:
– Следующий момент – это, скорее, мое предположение, но все возможно. Судя по всему, Уилл сказал ей, что иногда Каролина помогала ему, хотя один только Бог ведает, что это значит на самом деле. Потому что надо ли помогать парню выпустить пар? По-моему, такие вещи получаются сами собой. Даже двухлетние суют руки в брюки, чтобы просто пощупать, что там у них. Но она сказала что-то про десять или одиннадцать лет – именно в этом возрасте Каролина показала, что ему нужно, и даже помогла это сделать. Это якобы было призвано помочь ему справиться с речевым расстройством. Ну хорошо, трудно сказать, то ли это «лечение» пришло в голову ей самой, то ли она последовала рекомендации врача. Но самое отвратительное в том, что она наблюдала за ним и, по его словам, получала от этого удовольствие, и даже помогала ему, что наводит на мысль о том, что это не просто материнская забота о здоровье ребенка. По словам Сумали, Уилл говорил об этом без всякого стеснения. Нет, глазки у него слегка бегали, но в целом никакого стыда. Скорее, как будто бы ей показалось, что за его словами крылось нечто еще. Что-то вроде вызова; он словно влепил ей пощечину и наблюдал, какова будет ее реакция. Но она не знала, как ей поступить, и потому решила молчать – мол, так будет лучше. По ее словам, когда он признался ей, ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Он мог ей солгать? Думаю, что да. Тем не менее настораживают такие слова, как «получает удовольствие» или «ей нравится». «Ей нравится наблюдать», – сказал он. И, разумеется, слово «помогает».
Эббот шумно вздохнула и стала диктовать дальше:
– Все глаголы, как один, в настоящем времени. Сумали была в этом уверена. Просто не находила этому объяснений. Иногда мальчишки любят шокировать. Впрочем, девочки тоже. Типа, «сейчас посмотрим, как вы отреагируете на то, что я вам скажу». Но эти ее страдания, которым не видно конца, столь же острые, что и в тот день, когда его не стало… слезы, стенания, зубовный скрежет всякий раз, стоит кому-то упомянуть его имя? С чем мы имеем дело? Сформированная реакция? Кстати, мне же на заметку: посмотреть еще разок у Фергюсона. И еще, обязательно поговорить с Чарли. Братья были близки. Можно предположить, что Уилл намекнул брату о том, что рука матери бывает в его штанах. Или же Чарли мог заподозрить нечто неладное между матерью и братом… Нет, нужно непременно поговорить с ним. Что называется в лоб действовать нельзя – например, спросить у нее его номер или что-то в этом роде, потому что она насторожится. Но можно попробовать посмотреть в ее мобильнике. Она вечно бросает его…
Барбара выключила диктофон. Ее тело как будто пронизывали токи. Значит, Чарли, подумала она. Старший брат. Клэр намеревалась поговорить с ним. Намеревалась рассказать ему про природу отношений между матерью и младшим сыном, его братом. Эта информация была сродни ядерной боеголовке, взорвавшейся аккурат в самом центре автопортрета Каролины Голдейкер, который та демонстрировала не только посторонним, но и второму сыну.
Вот она, недостающая улика, подумала сержант, – та, которую они так долго искали. В следующий момент ей вспомнились слова, подслушанные ночным портье в Кембридже. Одна женщина сказала: «Между нами все кончено», на что вторая возразила: «Поскольку я кое-что про тебя знаю, между нами никогда ничего не будет кончено». Первая реплика явно принадлежала Каролине – она наверняка обнаружила размышления Клэр, а обнаружив, поняла, что расстановка сил теперь не в ее пользу. На что ей и намекнула писательница. Получив в свои руки компромат на помощницу, она могла легко дать ему ход. Пока над головой Каролины висела угроза того, что Клэр все расскажет Чарли, писательница могла спокойно продолжать работу над своей книгой, двигаясь дальше по пути к славе. Чего она не ожидала, так это того, что Голдейкер убьет ее.
Шафтсбери, Дорсет
Алистер припарковал машину в обычном месте – в дальнем конце пекарни. Посмотрев сквозь ветровое стекло на кирпичный фасад здания, он перевел взгляд к окну, в которое были видны девственно чистые полки. Что ж, его помощник прекрасно справился с порученным ему делом. И все равно Маккеррон ощущал странную тяжесть. Ему не давал покоя вопрос: почему столь многое в его жизни пошло не так? Он искал объяснения в старой травме – неправильно сросшейся после перелома ноге. Травма эта не только поставила жирный крест на его мечтах сделать карьеру военного, но и вселила в него чувство собственной ущербности, которое стояло за любым из принимаемых им решений.
Но больше всего его убивала такая вещь, как «намерения». Какие бы решения, какие бы действия он ни предпринимал, им двигали исключительно благие намерения. Начиная с первых объятий с Каро на улице или даже с их свидания, когда они чуть раньше в тот же день сидели в парке на холодной мокрой скамейке, в его намерения не входило сделать кому-то больно. Наоборот, он лишь выражал свою любовь.
Несмотря на протесты Шэрон этим утром, Алистер был тверд в своем убеждении, что знает, как устроен этот мир, – гораздо лучше, чем она. Поэтому, забрав ту чертову пачку с пищевой содой из ее дома, он тотчас покатил в Шерборн, чтобы там от нее избавиться. Их разговор слегка задержал его, равно как и взгляд ее глаз, в которых застыла тревога. Мужчина тотчас же поспешил заверить подругу, что всё в порядке, что причин для опасений нет.
