Ему открыл сам Голдейкер – носатый мужчина лет за пятьдесят. Лицо его было сплошь в небольших оспинах – похоже, он удалил не один десяток кожных новообразований. Первым, что пришло в голову Томасу после того, как они представились друг другу, была мысль, что такой известный пластический хирург, как Фрэнсис, наверняка располагал средствами для улучшения собственной внешности. Интересно, почему он этого не сделал?
Похоже, хозяин дома прочел его мысли. Пожав плечами и пригладив рукой редкие волосы, некогда ярко-рыжие, а теперь оттенка выцветшей соломы, он сказал:
– Я мог бы задать вам тот же вопрос.
– Что? – не понял Линли, входя в дом. Коридор был крошечным, зато с красивой плиткой на полу, поднимающейся до середины стен и уложенной еще викторианским мастером, который отлично знал свое дело. На одной стене была видавшая виды вешалка с коллекцией таких же видавших виды зонтов и резиновых сапог под ней.
– Почему вы не удалили шрам на верхней губе? – спросил Голдейкер. – Это можно сделать в два счета. Что же касается меня, – он указал на свое лицо, – то тут пришлось бы потрудиться. У меня же нет ни времени, ни желания.
– А-а-а… – отозвался его гость и добавил, имея в виду свой шрам: – Он служит мне напоминанием о том, каким идиотом я был в шестнадцать лет. Удали я его, я наверняка бы это забыл.
– Интересная мысль. Проходите, инспектор.
Гостиная располагалась слева от коридора, а прямо по курсу на второй этаж вела лестница. Фрэнсис указал на гостиную, и как только они вошли, предложил полицейскому угощение. Линли выбрал кофе. Голдейкер направился было в кухню, чтобы выполнить его пожелание, когда в комнату вошла красивая женщина азиатской наружности и сказала хирургу, что ей пора на работу. На ней при этом уже была медицинская форма. Хозяин нежно поцеловал ее на прощанье, после чего представил гостю как свою жену Сумали.
Та была гораздо младше супруга и являла собой то, что Томас для себя называл кошмаром любой белой женщины: невысокая, с формами там, где им полагалось быть, блестящие волосы до самой талии, идеальная смуглая кожа, миндалевидные глаза, красивые белые зубы и полные, без следа губной помады, губы. Как выяснилось, она была медсестрой, ассистенткой хирурга, и Фрэнсис Голдейкер познакомился с ней на Пхукете, во время одной из своих благотворительных поездок.
Несмотря на то что она спешила на работу, сегодня операций в ее графике не было. Одна ее рука была в гипсе, причем легкая замусоленность бинтов предполагала, что носит она его уже как минимум пару недель.
– Снимут через три дня, – пояснила она, перехватив взгляд Линли. – Это я умудрилась упасть.
– Тебя толкнули, – возразил ее муж и добавил, обращаясь к инспектору: – У нас вышла неприятная стычка с моим старшим сыном на мемориальной службе в память о его брате. Нас пригласила девушка Уильяма, Лили Фостер, но мы понятия не имели, что это приглашение – не более чем жестокая шутка в адрес моей бывшей жены. Мы приехали, стали разбираться с Чарли, и… – он потрогал гипс на руке Сумали, – вот результат.
– Чарли не собирался делать мне больно, – укоризненно произнесла молодая женщина. – Он лишь хотел отвести меня в сторону, подальше от всего.
– «От всего» – это значит, от скандала, – пояснил Голдейкер. – Наше появление было встречено там без восторга.
– Теперь это в прошлом. А рука уже почти в порядке, – сказала Сумали и добавила: – Мне пора, Фрэнсис. Ты уже собрал чемодан? Ничего не забыл?
– Не волнуйся, я им займусь. А тебе хватит изображать из себя наседку.
Азиатка улыбнулась и выразительно посмотрела на Линли.
– Если я не проверю, он забудет даже паспорт.
Супруги тепло и искренно попрощались, как и положено любящей паре. По крайней мере, так показалось Линли. Как только Сумали ушла, он задал логичный вопрос: давно ли они женаты?
– Двенадцать лет, – ответил Голдейкер.
– Есть дети?
– Боюсь, что она неспособна.
– Простите?
Врач задумчиво посмотрел на фото, стоявшее на столе рядом с небольшим камином, и передал его Линли. На снимке была запечатлена многочисленная тайская семья: отец семейства, мать и их одиннадцать детей. Томас узнал среди них молоденькую Сумали – лет семнадцати, такую же красавицу, что и сейчас.
– Она беременела дважды, еще в юности, в четырнадцать и в семнадцать лет, – сказал Фрэнсис. – Оба раза от одного и того же мужчины, кстати, родного дяди. Поскольку она отказалась назвать имя отца будущего ребенка, ее отец оба раза отправил Сумали на аборт. Во время второго ей перевязали трубы. Неудачно. С необратимыми последствиями.
Линли вернул Голдейкеру фото.
– Мое сочувствие и ей, и вам.
– Но какими же скотами порой бывают мужчины! – ответил хирург.
– Именно об этом и хотела поговорить с вами Клэр Эббот? Она ведь брала у вас интервью? Ее, как феминистку, наверняка возмутила история вашей жены.
– История моей жены возмутила бы любого, – возразил Фрэнсис. – Но нет, мы говорили не о Сумали. Клэр хотела поговорить со мной о моей первой жене.
– Каролине.
– Да. – Медик пристально посмотрел на Линли, как будто впервые с момента его прихода серьезно задумался о том, что привело на порог его дома инспектора полиции. – Давайте я принесу вам кофе, – сказал он и вышел в кухню.
Томас воспользовался моментом, чтобы взглянуть на другие фото в комнате. Одни стояли в рамках на камине, другие – на столах. Среди них он заметил снимки Фрэнсиса в компании двух мальчиков, а позже – молодых людей, по всей видимости, сыновей. Один был белокурым, как и его отец, второй – темноволосым.
Белокурый унаследовал рост отца и его крупный нос. Второй был невысок, и на всех снимках у него были длинные волосы, независимо от возраста и моды. При этом волосы были подстрижены в стиле пажа, чем-то напоминая портрет Ричарда III, что в общем-то никак не акцентировало черт его лица. Эта прическа и общая непохожесть братьев заставили Линли вспомнить про «зиму тревоги нашей» и разницу между двумя Плантагенетами
[11]
.
Вскоре вернулся Голдейкер. В руках у него был пластиковый поднос, на котором стояли кофейник, две чашки, сахарница и молочник. Кивком головы он указал на продавленный диван, узкий столик перед которым был завален газетами, пребывавшими на разных стадиях прочтения, журналами и невскрытыми конвертами. Не церемонясь, хозяин дома поставил сверху поднос и сел. Гость последовал его примеру. Оба сидели лицом к холодному камину.
– Скажите, Клэр Эббот называла причины того, зачем ей понадобилось поговорить с вами о вашей бывшей жене? – спросил Линли.
