– А вот про это я не говорил. Что нравятся.
– Да и не надо. Все видно уже по тому, как ты их держишь.
Паренек, как видно, таких тонкостей обращения за собой не замечал.
– Ты их как бы ласкаешь, баюкаешь в ладонях, – пояснил Малоун. – И пусть эти книжки уже старенькие, потрепанные, но они для тебя все равно составляют ценность.
– Да ну. Книги как книги, – нахохлился Иэн, но отрицание прозвучало неубедительно.
– Я всегда воспринимал их как идеи, запечатленные навеки, – указал Малоун на один из лишенных обложки томиков. – Вот, скажем, Мэлори. «Короля Артура» он написал на исходе пятнадцатого столетия. И сейчас ты воспринимаешь его мысли из глубины в пять веков. С Мэлори мы теперь никогда не познакомимся, но зато знаем его воображение.
– А вот вы как думаете, Артур когда-нибудь существовал?
– Ну а ты что думаешь? Жил ли он на самом деле или просто был созданным Мэлори персонажем?
– Конечно жил, – истово, даже с некоторым возмущением, выдохнул Иэн и сразу осекся: надо ли открываться человеку, которого толком даже не знаешь.
– Слова истинного англичанина, – ободрил его улыбкой Малоун. – Иного я и не ожидал.
– Я шотландец, а не англичанин.
– Да ты что? А вот насколько мне помнится, шотландцы и англичане начиная с семнадцатого века считаются британцами. И те, и эти.
– Может, и так. Только по мне, так носы у этих англов такие длинные, что аж в задницу загибаются. Свою и чужую. Правильно их у нас называют: сассенахи. Сосинахи и есть.
– Ай, здорово, – хохотнул Малоун лукаво. – Давненько я уже не слышал, как англичан именуют на шотландский манер. Сказано настоящим джоком.
– А откуда вы знаете, что нас джоками зовут?
– Да вот, тоже где-то прочел.
Вообще, в отличие от многих людей, встречавшихся Иэну на пути, Коттон Малоун был, как бы это сказать… Короче, не смотрел на тебя как на ровное место. И не бздел зазря; в общем, владел собой. Возле той халупы, когда на него наставили ствол те с понтом копы, он держался как человек, за которым спокойная сила и уверенность. Не балабол какой-нибудь. Как, бывает, какой-нибудь иноходец на треке: все берет на себя – и дистанцию, и барьеры, и жокея на спине. Слегка волнистые каштановые волосы (с матовым оттенком, как у старого камня) аккуратно подстрижены. По-мужски обаятельный. Не сказать, чтобы улыбчивый, но чему тут улыбаться, тем более в его положении… Гэри говорил, что отец у него типа судья, хотя у него вид совсем не такой (Иэн их понавидался в лондонских судах: расхаживают в своих мантиях и париках с буклями – в Малоуне этой гнилой помпезности и на дух нет). В общем, вид такой, что и впрямь внушает доверие. А доверял Иэн в своей жизни ох как немногим…
* * *
Времени на реакцию у Кэтлин не оставалось. Человек спустил курок, и в ее сторону что-то метнулось. Не пуля. Спустя миг до сознания дошло: это не пистолет, а тазер.
В плечо вонзились электроды.
Мгновение, и от разряда подкосились ноги. Голову распирало. Тело на полу выгнулось тугим луком.
Такого Кэтлин не испытывала еще никогда. Вместе с телом словно парализовало и волю – попробуй тут совладай с собой…
Она лежала закрыв глаза, и тут ей в правую щеку что-то уперлось, придавив голову к полу. Кто-то наступил ботинком ей на лицо.
– Теперь вы, безусловно, понимаете, что вас здесь ждали. И даже привели куда надо.
Вот уж да.
– В следующий раз, мисс Ричардс, – вкрадчиво предостерег голос, – будет уже пуля.
Кэтлин пронзил гнев не хуже тока, но поделать ничего было нельзя. Мышцы все еще бесконтрольно подергивались.
Ботинок со щеки убрали.
– Лежать, – велел голос, – и слушать. – Незнакомец находился сзади, но поблизости. – Голову не поворачивать, иначе добавлю.
Кэтлин лежала тихо, выжидая, когда наконец мышцы начнут повиноваться мозгу.
– Антриму мы сказали. Теперь говорим вам. Бросьте все это.
Она на слух пыталась определить, кому может принадлежать этот холодный резкий голос. Мужчина, молодой. Что-то общее с Мэтьюзом, но не такой чопорный.
– Вы, видимо, думаете, кто мы? – спросил он. – Отвечу: хранители секретов.
О чем он вообще?
– Пазан мертва, – произнес голос. – Она слишком много знала. Вы сейчас знаете немногое. И это вас спасает. Мой вам совет: пусть так и будет. Лишнее знание может оказаться смертельным.
Тело понемногу расслабилось: ушла боль, возвращались мысли. Тем не менее в присутствии этого человека она продолжала лежать, прижав голову к полу.
– Domine, salvam fac Regnam.
В студенчестве Кэтлин проходила и латынь, так что смысл фразы был ей понятен:
«Боже, храни Королеву».
– Таков наш долг, – добавил голос. – Et exaudi nos in die qua invocaerimes te.
«И услышь нас в день, когда мы тебя призовем».
– Наша награда за тот долг. Этими словами мы живем. Не забывайте их и вы. Это наше первое и последнее предупреждение. Пусть все будет как есть, ни во что не лезьте.
Не мешало бы, конечно, обернуться, взглянуть на этого латиниста. И кстати, это именно он стрелял из тазера? Или тот, другой, а он подошел следом?
По телу скользнула рука в перчатке и убрала электроды.
Стало слышно, как дверь часовни отворилась.
– Лежать тихо, мисс Ричардс. Не двигаться. Побудьте так несколько минут, отдохните, подумайте. И уж затем поднимайтесь.
Дверь захлопнулась.
Кэтлин сразу же завозилась, пытаясь встать на ноги. Кожа немилосердно чесалась. Пол – пьяный, легкий – плыл под ногами. Тем не менее она заставила себя пусть шатаясь, пусть не сразу, но все-таки подняться. Походив с минуту для разминки, приблизилась к двери и, приоткрыв, украдкой выглянула в щелку, на освещенный прямоугольник двора.
Никого.
Тогда Кэтлин вышла наружу. Ночная прохлада помогала прийти в себя.
Как этот человек сумел так быстро уйти – буквально раствориться?
Она посмотрела направо, где в десяти метрах находился еще один вход. Самый ближний в помещение, куда она попала до этого.
Подошла, подергала за ручку – по-прежнему заперто.
Глаза отыскали ступени и арочный проход, ведущий обратно в холл.
Тела Евы Пазан там не было.
19
Антрим сидел на скамейке, мрачно уставясь на темную Темзу.
Спесивец из Госдепа ушел. Ублюдок… Надо же: им, Блейком Антримом – разведчиком с двадцатилетним стажем, – помыкают, разговаривают свысока, пользуют как девку по вызову: «Помогай давай и проваливай». А у него на руках мертвый оперативник, да еще Лэнгли недвусмысленно намекает, что у дела могут быть последствия…
