Едва она повернулась, собираясь уйти, как на нее налетел рослый мужчина с козлиной бородкой, который смачно выругался в ее адрес.
– Прошу прощения, – на автомате произнесла Робин, когда верзила отпихнул ее, чтобы пройти к газетному киоску.
– Что там у тебя? – спросил Страйк.
– Ничего – я в кого-то врезалась. Слушай, я собираюсь в Уолластон-Клоуз.
– Хорошо, – отозвался Страйк, выдержав внушительную паузу. – Но если объявится Лэйнг, попробуй его сфотографировать. Только не увязывайся за ним.
– Я и не собиралась.
– Звони, если будут новости. И если не будет.
Не успела Робин добраться до станции «Кэтфорд», как ее энтузиазм улетучился при мысли о возвращении в Уолластон-Клоуз. Она не могла понять, отчего ей вдруг стало так грустно и тревожно. Может быть, это с голодухи. Решительно настроившись побороть любовь к шоколаду, серьезно угрожавшую ее возможности влезть в свадебное платье, Робин купила на станции неаппетитный энергетический батончик.
В поезде до «Элефант-энд-Касл», жуя эти опилки, Робин вдруг обнаружила, что бессознательно потирает ребра в том месте, куда ее толкнул верзила с козлиной бородкой. То, что на тебя орут случайные прохожие, – обычная цена за жизнь в Лондоне. В Мэссеме на нее никогда бы не повысили голоса.
Вдруг что-то заставило Робин оглянуться по сторонам, но верзилы ни поблизости, ни вообще в вагоне с редкими пассажирами не было; из соседних вагонов за ней тоже никто не наблюдал. Она задумалась об утреннем происшествии: ей, безусловно, изменила обычная бдительность, усыпленная примелькавшимся районом и мыслями о Брокбэнке и Захаре. Робин мучилась от мысли, что недосмотрела, не заметила того, кто, как ей показалось, следил за ней самой… Но это уже паранойя. В то утро Мэтью подкинул ее на «лендровере»; каким образом убийца мог увязаться следом? Разве что поджидал в автомобиле на Гастингс-роуд…
Как бы то ни было, решила Робин, впредь нельзя допускать подобной беспечности. Сойдя с поезда, она заметила высокого темноволосого мужчину, идущего чуть позади; она нарочно остановилась, давая ему пройти вперед; он на нее даже не взглянул. «У меня точно паранойя», – подумала Робин, выбрасывая в урну недоеденный батончик.
К подъезду нужного многоквартирного дома в Уолластон-Клоуз Робин добралась в половине второго. Квартал «Страта» возвышался над этой развалиной, как посланник из будущего. Длинный сарафан Робин и ее старая джинсовка отлично подходили для рынка в Кэтфорде, но сейчас придавали ей студенческий облик. Тем не менее она, снова изображая разговор по мобильному, по привычке глянула вверх, и сердце у нее дрогнуло.
Что-то изменилось. Занавески были отдернуты. Стараясь теперь быть сверхвнимательной, Робин не останавливалась – на случай, если он смотрит из окна, – а сама искала затемненное место, откуда можно будет продолжить наблюдение за балконом. Она была так поглощена выбором места и поддержанием непринужденного вида, что совершенно не смотрела под ноги.
– А-а-ай! – пронзительно закричала Робин, потому что правая нога заскользила куда-то вперед, левая запуталась в длинном сарафане, а сама она едва не села на шпагат и в конце концов выронила мобильный. – Вот черт! – простонала Робин.
Она вляпалась то ли в блевотину, то ли – еще того хуже – в понос. Теперь эта гадость, вязкая, комковатая, желтовато-коричневая, осталась на сарафане, на босоножках и даже на руке.
Поблизости заржал какой-то мужик. Робин, униженная, злая, не сразу посмотрела в ту сторону: она пыталась встать, не запачкавшись еще больше.
– Прости, детка, – сказал позади нее мягкий голос с шотландским акцентом.
Она обернулась – и словно получила удар током.
Несмотря на теплую погоду, прохожий был в шапке-ушанке, в красно-черном клетчатом пиджаке и джинсах. Своим солидным весом он опирался на два металлических костыля. Мужчина смотрел на Робин, все еще скаля зубы. Его бледные щеки, подбородок и мешки под маленькими темными глазками уродовали глубокие оспины; толстая шея переваливалась через воротник. На одной руке у него висел полиэтиленовый мешок, вроде как с овощами. Робин увидела кончик татуировки-кинжала, который – как ей уже было известно – пронзал желтую розу на предплечье. Татуированные капли крови сбегали по запястью, как настоящие.
– Тебе бы себя в порядок привести, – заметил он, еще шире оскалившись и указывая на ее босоножки и подол сарафана.
– Да, – ответила Робин; ее затрясло. Она нагнулась за телефоном: экран был разбит.
– Я тут близко живу, – сказал мужчина, кивком указывая на квартиру, за которой Робин наблюдала уже месяц. – Хочешь – заходи, почисти перышки.
– Ой нет, что вы! – запротестовала Робин, ни жива ни мертва. – Но все равно спасибо.
– Да не за что, – отозвался Дональд Лэйнг.
Его взгляд скользнул по телу Робин. Оно покрылось гусиной кожей, словно от его прикосновения. Повернувшись на костылях, Лэйнг собрался уходить, нелепо болтая пакетом. Робин приросла к месту, чувствуя, как к лицу приливает кровь. Он не обернулся. Уши его шапки болтались, как у спаниеля, пока он, удручающе медленно, уходил из поля зрения.
– О господи, – прошептала она.
Рука и колено пульсировали от боли; Робин бессознательно убрала с лица волосы и по запаху только теперь с облегчением поняла, что желто-коричневая кучка – это всего лишь карри. Поспешив завернуть за угол, чтобы из окна ее не увидел Дональд Лэйнг, она достала свой разбитый телефон и позвонила Страйку.
48
Here Comes That Feeling
[87]
Жара, опустившаяся на Лондон, была его врагом. Когда ходишь в футболке, негде спрятать ножи, а шляпа и высокий воротник, которые он использовал для маскировки, просто исключаются. Оставалось только схорониться в том месте, о котором Чудо не знало, и в бессильной злобе ждать.
В воскресенье погода наконец переменилась. Иссушенные солнцем парки умывал дождь; на лобовых стеклах машин танцевали дворники; туристы надели пластиковые накидки и перешагивали через лужи.
Взволнованный и решительный, он по самые брови натянул шляпу и облачился в свою особую куртку. При ходьбе ножи, вложенные в глубокие самодельные карманы за подкладкой, толкали его в ребра. На столичных улицах народу оказалось не меньше, чем в тот раз, когда он прирезал путану, чьи пальцы сейчас хранились в морозильнике. Туристы и лондонцы сновали повсюду, как муравьи. Накупили себе зонтов и шляп с изображением британского флага. Нескольких ротозеев он оттолкнул прочь с дороги, чисто для забавы.
Зуд убийства становился нестерпимым. Прошло уже несколько дней, отлучка от Чуда постепенно заканчивалась, а Секретутка все еще разгуливала целой и невредимой. Он часами искал, выслеживал – и надо же: она возникла прямо перед ним средь бела дня, эта бесстыжая стерва; но вокруг было полно лишних глаз.
