* * *
Они явились ровно к восьми часам. Выглядела парочка немного комически: худой и подвижный Казаков резко контрастировал с невысоким, плотным и медлительным Минаковым. Но внешность порой обманчива. И поскольку за молодых офицеров поручился их непосредственный начальник, которого Голицын знал не первый год, то значит, они того стоят.
После короткого обмена приветствиями Андрей заявил:
— Господа офицеры, мы идем проведать одного известного мерзавца. Надеюсь, вы поняли, о ком речь?
«Совята» переглянулись.
— Он, кажется, на Гороховой обретается? — усмехнулся Казаков.
— Точно. Но у него квартир по Петербургу немало. Так что, возможно, придется покататься. Но он нам нужен непременно сегодня — пока ни сном ни духом. Иначе сбежит — за месяц не сыщем.
— Найдем, гаденыша, не сомневайтесь, господин подполковник, — солидно кивнул Минаков.
— Тогда — на крыло, как говорят у нас в управлении! — невольно улыбнулся Андрей.
Спустя пару часов первым телефонировал именно Минаков.
— Наш приятель завтракает в «Париже» в компании каких-то нимфеток.
Голицын глянул на карту Петербурга на стене кабинета, прикинул расстояние до трактира.
— Задержи его, если что. Через полчаса буду!
Проинструктировал дежурного по управлению Фефилова насчет возможного звонка или появления Казакова — отправить поручика к трактиру «Париж», что на Обводном канале, и спешно покинул особняк на Шестой линии.
С извозчиком тоже повезло — разбитной попался, согласился доставить господина офицера на Обводной «быстрее лани» и всего за полтинник.
— С чего ты взял, что я — офицер? — заинтересовался Андрей.
— Так этот, как его… эхтерьер у вас, ваше благородие, памятный.
— Но я же без мундира!
— А на вас, хучь дерюгу натяни — одно слово «армия»!
— Ну, вот и не угадал, любезнейший. Я — не армейский…
— А какой?
— Много будешь знать, не успеешь состариться. — Голицын состроил вознице зверскую рожу.
— Свят, свят! — отшатнулся тот. — Неужто «петроградца»
[27]
мне везти подфартило?!
— И откуда ты такой грамотный? — насторожился Андрей. — Политический, что ли?
— Боже упаси!.. Брательник у меня дурака валяет, в социалисты записался. Как придет в гости, так и поет про свой рай земной, что построить собирается, когда господ не будет.
— И ты ему веришь?
— Рай, он на всех — один. Другого быть не может. А попасть туда — ой, как потрудиться надобно!..
— И то верно…
Так, за почти философской беседой, пролетка вывернула на Обводной канал. Вывеска трактира замаячила впереди, и Андрей приказал остановиться.
— Так ведь сажен триста еще? — удивился извозчик.
— Пройдусь, — отмахнулся Голицын и выпрыгнул на брусчатку мостовой.
Он действительно внешне неспешно, а на самом деле едва сдерживаясь, двинулся дальше по улице, пытаясь разглядеть впереди плотную фигуру Минакова. Но поручика видно не было. Зато возле дверей трактира наблюдалось заметное оживление — и людей, и пролеток.
Почуяв неладное, Андрей ускорил шаг, но не успел. Бессильно наблюдал, как разгульная толпа вывалилась из трактира, гоня перед собой Минакова пинками и тычками. Поручик слабо отмахивался, пытался что-то сказать. Потом вдруг остановился, резко повернулся к обидчикам и выхватил револьвер.
«Ой, дурак!» — охнул невольно Голицын. Ситуация нарисовалась, что называется, хрестоматийная. Сотрудник при выполнении секретного задания ни при каких обстоятельствах не должен демонстрировать свое статус-кво, а пользоваться приданной или лично сотворенной легендой. Даже если ему угрожает опасность физического воздействия и получение травм.
«Сейчас его вырубят», — бессильно резюмировал Андрей и перешел на бег. Однако вышло по-другому.
Из первого ряда трактирных забияк высунулся здоровенный детинушка в потрепанном армяке. Нехорошо ухмыляясь, он принялся демонстративно засучивать рукава. Но Минаков не стал дожидаться расправы и сам перешел в нападение. Вскинул револьвер и дважды выстрелил поверх толпы. Люди шарахнулись, детина отвлекся на их крики и тут же получил великолепный шоссэ в подбородок — выше коренастый поручик не достал. Но и этого оказалось достаточно. Голицыну даже будто послышался мерзкий хруст ломающейся челюсти. Детинушка резко побелел и грохнулся навзничь, под ноги приятелям. Действо произвело должный эффект — толпа ощутимо подалась назад, заворчала и начала рассеиваться, втягиваясь обратно в двери трактира.
Андрей подоспел как раз, когда Минаков, тоже бледный и мокрый от пота, пытался засунуть револьвер во внутренний карман пиджака.
— Браво, поручик! — тихо сказал Голицын.
— В-вы видели? — заикаясь от волнения, тоже тихо спросил Минаков. — Зв-вери, а?
— А с чего бы им звереть?
— Так в-вычислили меня в трактире. У нашего мерзавца, как оказалось, полно добровольной охраны.
— А где он сам?
— Там… наверное…
Минаков понурился, сообразив, ради чего могло быть разыграно всё представление.
— Так, поручик. Оставайтесь здесь, следите за выходящими и садящимися в пролетки.
Голицын твердым шагом направился к дверям трактира.
Внутри шло обычное веселье, будто и не случилось ничего буквально минуту назад. В главном прокуренном зале пахло подгоревшим мясом, кислой капустой и… компотом! Сновали туда-сюда половые, ярились поднабравшиеся с утра поденщики — видать, получили накануне расчет. Андрей прошел через зал, поднялся по ступенькам на полуэтаж, где располагались «кабинеты» для особых гостей. Нужный вычислил сразу — перед его дверями маячила парочка амбалов в подрясниках и с невозмутимыми, почти каменными физиономиями.
Голицын, не сбавляя хода, шагнул между ними к двери кабинета. Путь в последний момент преградила волосатая рука.
— Кто таков?
— Служба охраны высшей администрации. — Андрей сунул под нос амбалу свой жетон. Рука не исчезла. — Что еще?
— Не положено.
— А если так? — И Голицын нанес короткий, быстрый удар снизу в локтевой сустав охранника. Рука его тут же бессильно повисла, парализованная. Воспользовавшись замешательством амбалов, Андрей распахнул дверь и шагнул в кабинет.
В общем-то, он увидел почти то, что ожидал. Распутин развалился на широком диване у стены напротив двери. На подушках вокруг него разлеглись несколько юных красоток в одеяниях древнегреческих нимф. «Святой старец» вкушал манную кашу с изюмом и цукатами из рук одной нимфы и запивал еду горячим молоком с гречишным медом, могучий дух которого заполнял комнату.
