Но в Москве служил человек, который мог быть в этой войне полезен, и следовало поскорее с ним связаться. Человека звали Аркадий Францевич Кошко.
Его подвиги могли бы стать сюжетом книги почище приключений англичанина Холмса. Давыдов немало слыхал о них и порой просто восхищался.
Мальчик из почтенной дворянской семьи с детства мечтал стать полицейским сыщиком. Естественно, Аркадий начитался книжек Эмиля Габорио, и, естественно, захотел приключений. Родня была против. Тогда выбрали компромисс: юноша поступил в Казанское юнкерское пехотное училище, потом несколько лет служил в Симбирске. Продержался, сколько мог, но в двадцать семь подал прошение об отставке. В 1894 году Кошко объявился в Риге и поступил на службу в городскую полицию инспектором по уголовным делам. Его азарт, находчивость, смелость и решительность были замечены начальством, и в 1900-м году Аркадию Кошко предложили занять пост начальника Рижской сыскной полиции. Еще через пять лет он стал заместителем начальника Петербургской сыскной полиции, а в 1908 году его назначили начальником Московского сыска.
Давыдов не был лично знаком с Кошко, в отличие от подполковника Максимова. Именно к Максимову Денис и обратился с просьбой: устроить ему встречу с начальником Московской сыскной полиции.
— На что это вам, Денис Николаевич? — прямо спросил Максимов.
— Мне нужны его осведомители. У Кошко на той же Хитровке, поди, не меньше сотни человек подвизается. Они знают Москву, и сами хитрованцы в московском пейзаже — привычный элемент. Никто их не заподозрит, если они потрудятся для нас в должности «топтунов».
— Пожалуй, вы правы. Я сей же час с ним свяжусь.
Давыдов знал, что Аркадию Францевичу можно звонить по делу в любое время суток. Поэтому он остался у телефонного аппарата ждать ответа Максимова.
Через пять минут начальник сообщил: Кошко предлагает встретиться у него завтра, в Малом Гнездниковском переулке, в восемь утра.
— Когда ему передадут вашу визитную карточку, он сразу же велит впустить вас в кабинет.
— Благодарю.
Денис вернулся в гостиную, отозвал в сторонку Барсукова и объяснил, что должен с утра заняться делами. После чего ушел по-английски.
Утром к нему в гостиничный номер принесли пакет от Максимова. В нем обнаружился лист простой бумаги, на котором имелся список — полтора десятка фамилий, но не написанных от руки или напечатанных на «ремингтоне». Это были приклеенные полоски телеграфной ленты.
— Та-ак… — протянул Денис. — Вот они, голубчики!
Очевидно, список подозрительных персон прислали ночью «совята». И каждая из персон нуждалась в тщательной проверке. Причем не было никакой гарантии, что список — окончательный. Он мог разбухнуть раз в десять буквально за сутки…
Времени изучить послание у Дениса не оставалось — будильник показывал без четверти восемь, а до сыскной полиции от гостиницы примерно верста. Но Тверскую-то дворники чистят хорошо, и добежать можно в самом худшем случае за десять минут. Заодно и продышаться…
Ровно в восемь Давыдов вошел в кабинет Кошко.
Знаменитый сыщик выглядел превосходно: свеж, румян, роскошные усы подкручены, как у кавалерийского полковника.
— Доброе утро. Честь имею представиться: капитан Давыдов, — четко доложил Денис.
— Доброе утро, капитан, — приветливо улыбнулся Кошко. — А если по имени-отчеству?..
— Денис Николаевич.
— Садитесь, Денис Николаевич, обсудим ваше дело. Господин Максимов описал мне его в общих чертах. Стало быть, требуется дивизия моих хитрованцев?
— Дивизия не дивизия, а хоть бы взвод… — Давыдов выложил на стол список. — Это не окончательный. Боюсь, что он будет расти и расти.
— Давайте-ка посмотрим по нашим архивам, — оживился Кошко, — вдруг какая личность уже вызывала наш интерес. Тогда и зацепочки для вас найдутся.
Кошко взял список, пробежал взглядом и задумался.
— Где-то я эти фамилии уже встречал, чуть ли не в таком же порядке… Погодите, кажись, вспомнил!
В кабинете начальника московского сыска стояли застекленные шкафы с папками, Кошко извлек одну.
— Тут у меня всякие подозрительные курьезы. Кто их разберет, может, пригодятся, а может, и нет… Ага, нашел!
Он протянул Давыдову лист, исписанный твердым и разборчивым почерком, настоящим казенным почерком старого опытного канцеляриста.
— Это не по-русски, — удивился Денис.
— Я полагаю, по-английски, но фамилии-то русские.
Давыдов сличил списки.
— Вот этого господина у меня нет, и этого тоже нет, и этого… Откуда у вас сие английское творение, Аркадий Францевич?
— Прямиком из портмоне английского консула мистера Ходжсона.
И Кошко рассказал, как Хлопоня обворовал консула на вокзале.
— Я могу забрать у вас этот списочек? — спросил Давыдов.
— Да забирайте, мне-то он на что? А, кстати, свой вы уже изучили?
— Не успел, Аркадий Францевич, принесли, когда я уже собрался уходить.
— Тут, сдается мне, ваш бывший однокашник…
— Как это?!
И точно — в середине листа обнаружилось имя «Олег Гольдовский».
— Фамилия приметная, — сказал Кошко. — Вот поднатужусь и вспомню, откуда я знаю, что он учился в кадетском корпусе. У меня этих фамилий и прозвищ в голове, думаю, на государство размером со Швейцарию хватит. Та-ак… «Рудневка»!
Кошко сразу позвонил, вызвал служителя, написал записку в архив, и буквально через несколько минут Давыдов уже развязывал тесемки казенной картонной папки с делом о похищении в дорогом борделе преогромного золотого портсигара, служившего хранилищем для дюжины крупных бриллиантов.
— Туда, в эту «Рудневку», посетителей можно водить, как в музей, — рассказывал Кошко. — Я сам поехал из чистого и святого любопытства — столько ведь про нее слухов ходит! И привели меня в то самое место, где у сибирского купчины пропал портсигар, — в «Турецкую комнату». Я полагаю, купчина еще дешево отделался: перстень с солитером уцелел, галстучная булавка с другим солитером уцелела. Видно, за этим портсигаром как раз и охотились. А знаете ли, во что обходится час шалостей в «Турецкой комнате»?
— Рублей десять?..
— Пятнадцать! Но там — как в персидском гареме, — сплошь ковры да кальяны, девочки одеты одалисками. Да и что для сибиряка пятнадцать рублей? Он же не городовой. У меня вот городовой, видите ли, двадцать рублей в месяц получает… Так вот, ваш Гольдовский. Он там поблизости живет. Это бывший Соболев переулок, нынче — Большой Головин. Вот тоже ирония фортуны: название дали зачем-то в честь капитана Головина, ведавшего чуть ли не при государыне Екатерине Алексеевне Московской полицмейстерской канцелярией, она там где-то находилась. Извольте радоваться — полиция и бордель в дружном и трогательном соседстве. Вот, вот показания Гольдовского… Он, когда его ко мне привезли, сперва все хвост распускал, перечислял, с какими вельможами вместе в корпусе учился, да к кому сию минуту жаловаться полетит.
