— Кто замерзнет — я?! Это у вас в Питере дамы мерзлячки, а я — москвичка, мне нипочем! — воскликнула Анюта. — Бежим скорее, я вас отсюда выпровожу! Выведу в Орловский переулок, а дальше — как знаете.
И у самых ворот она протянула ему руку отнюдь не для рукопожатия. Давыдов замешкался.
— Ну что же вы, Денис Николаевич? Где ваша благодарность? Целуйте!
Он поцеловал горячую маленькую руку, выпрямился и увидел, что Анюта стоит с закрытыми глазами. Давыдов почувствовал, как запылали его уши.
— Вечером приду! — пообещал он и позорно ретировался, словно школяр с первого свидания.
Свежий воздух после больницы показался Денису райским нектаром.
— Проклятая карболка! Нужно бы забрать оттуда Верочку, — сам себе сказал он. — Не место это для девушки…
Но прежде всего следовало вернуться домой и переодеться.
Давыдову случалось и на сырой земле под кустом спать, и совершать долгие пешие походы, не имея возможности сменить одежду, но никогда еще желание вымыться с ног до головы не было таким сильным. Больничный аромат, в котором смешались хлорка, карболка, еще какие-то адские зелья, раздражал чрезвычайно.
— От меня ничем таким не пахнет? — на всякий случай спросил он позже Нарсежака.
— Вроде нет… Денис Николаевич, вот первая расшифровка. К Балавинскому Головин приходил, а также прибывший из Петербурга некто Половцев. По всему, готовится важнейшее совещание.
Давыдов просмотрел все восемь листов расшифровки.
— Так мало? — спросил он.
— Стенографист записал всё, но потом явную чушь не стал расшифровывать. Там мадам Балавинская приходила, какие-то дамские новости рассказывала, дети прибегали…
— Понятно… Постой! А не говорила ли мадам Балавинская о провидице Ефросинье с Пречистенской набережной? Это у дам здешних игрушка новая появилась. А игрушечка-то опасная!..
Давыдов коротко рассказал Нарсежаку о своих ночных приключениях.
— Ч-черт!.. Надо посмотреть стенограммы. Ведь мы вполне могли счесть это бабьей дурью, — расстроился Нарсежак. — И что, совсем непонятно, откуда взялась Ефросинья?
— Пока не пойму. Из муромских лесов, говорят, вывезли. Вранье, конечно.
— Нужен Бабушинский, — вдруг улыбнулся Федор.
— Точно! — расцвел и Давыдов.
Бабушинский прославился любовью к диковинкам. Пару лет назад в его московской квартире проживал настоящий сибирский шаман с бубном и прочими регалиями, устраивал камлания и едва не вверг Бабушинского в большую беду. Настоятель храма в его приходе наотрез отказался на Страстной неделе исповедовать и допускать к причастию любителя таежной экзотики. Пришлось, спасая репутацию, вернуть шамана туда, где его взяли, — в какой-то поселок за Иркутском.
— Я сам к нему поеду, — решил Денис. Купчина ему нравился.
Бабушинский был обнаружен на заднем дворе недавно купленного особняка. Он лично руководил постройкой сарая. Узнав, для чего предназначен сарай, Давыдов онемел. Купец выписал чуть ли не из самой Африки две пары страусов!
— А что? Одно яйцо — на три сковородки! — веселился Бабушинский. — И мясцо, сказывали, вкусное. А перья?! Все дамы мои будут!..
— Уж не вы ли привезли в Москву провидицу Ефросинью? — невинно поинтересовался Давыдов.
— Дура она, а не провидица, — ответил Бабушинский. — Я к ней ездил из любопытства. Уж такую чушь несет! Я на этих пророков насмотрелся — они редко что скажут напрямую, все экивоками: ты-де совершишь знатную сделку, если в том доме окажется баба, которая в тягости и носит парнишечку. Брюхатую бабу изловить несложно, а поди узнай, кто там у нее в утробе?
— Так что говорит Ефросинья?
— А то и говорит, мол, скоро вся Москва вверх дном встанет, власть поменяется. И ежели хотите спасти свои капиталы, пожертвуйте на благое дело, на отпевание некрещеных младенчиков, да побольше! У нее для того и кружка с прорезью стоит.
— И что, многие жертвуют?
— Дураков хватает. Я бы такую тетёху в Москву не повез.
— Но кто-то же привез? — допытывался Давыдов.
— Не из купечества, — отрезал Бабушинский. — Мы пошалить любим — это да. Но не дураки же мы окончательные.
— Выходит, сама завелась, как клопы за обоями?
— Нет, не сама. Кто-то же оплачивает ей квартиру, а квартира хорошая. Кто-то ее привез да туда засунул…
— Так. И точно сиднем сидит?
— Хороший вопрос вы задали, Денис Васильевич. И знали же, кому задавать! У меня тетка обезножела. Я к ней заезжаю иногда. Она про старые времена хорошо рассказывает. Тоже сидит дома, даже в церковь не ездит — у нее домовая. Так лицо — белое-белое и пухлое, разнесло ее от постоянного сидения. Нехорошая такая белизна. А Ефросинья — другая. Не пудрится, не румянится — это бы я заметил, там освещение электрическое. Баба лет сорока, а личико-то здоровое, свежее, щечки тугие! Это меня тоже тогда смутило…
— Лады. Если что услышите про эту Ефросинью, Валерьян Демидович, дайте знать.
Давыдов оставил Бабушинскому телефонный номер и поехал дальше.
Он нарочно взял с собой фотографические карточки Ходжсона, чтобы как можно скорее показать их Гераське. Но сперва он завернул в Малый Гнездниковский — предупредить Кошко и рассказать ему о своих ночных приключениях.
— И особо хочу отметить агента Никишина, — так завершил Денис свой рассказ. — В хороших руках этому человеку цены бы не было!
— Так забирайте это сокровище, — предложил вдруг Кошко.
— С радостью заберу! А вы будьте любезны, Аркадий Францевич, окружить дом провидицы топтунами. И нет ли у вас дамочек, которые могли бы к ней заявиться — про женихов там спросить, про мужей?..
— Есть у меня славные агентши, бывшие артистки. Прекрасно изображают дам из хорошего общества.
— Буду вам весьма признателен, — улыбнулся Давыдов. — Объясните задачу так: разобраться, что это за особа сиднем сидит на Пречистенской набережной, и завести с ней нежную дружбу, как это дамы умеют. Вот, — он достал портмоне, — вашим красавицам на расходы. Не знаю, во что вы цените их услуги, но скупиться не намерен.
— Вижу, что не намерены! — рассмеялся Кошко. — Сейчас же за ними и пошлю.
— Не угодно ли в «Эрмитаж»?
— Да вы наследство, что ли, получили?
— Могу себе позволить. Заодно покажу вам нашего агента. Хороший парнишка. Когда мы, с Божьей помощью, наконец покончим с масонским гадюшником и вразумим английского консула, он вам, может, пригодится.
* * *
Гераська впервые обслуживал Давыдова и уж так блеснул аристократическими манерами, что Денис шепнул ему:
— Да не старайся ты так, чудак, смешно получается.
