Те им платили дань, за что русская гридь чисто конкретно «крышевала» аборигенов, не пущая ворогов.
В эти-то места и выбросило Пончика с Суховым.
Олег, тот сразу себе увесистый меч вырезал из дерева и давай упражняться – в свободное время от основной рабской деятельности.
А куда деваться Александру Игоревичу Пончеву, молодому врачу-терапевту из городской поликлиники? Он и в армии-то не служил, куда ему с мечом-то?
Тогда-то и нашла его Чара, ведунья местная, знахарка и травница. Молодая, красивая, налитая красотой и здоровьем.
Днем и ночью она таскала его, будто интерна, по лесам и лугам, топким болотам и величественным борам.
Учила травы понимать да как собирать их – одну лишь на рассвете, пока роса обильная, иные былинки – только в полночь, когда светит луна. Наука была трудная.
Он молча подчинялся, не спорил, зубрил древние знания.
Поначалу тоска была дикая, душа страдала от потери родного, привычного – работы, магазинов, дивана с телевизором…
А потом привык как-то. Смирился с реалом. Чара помогла. Блуждая за красивой девушкой, волей-неволей испытаешь амурные чувства…
…День 23 июня 859 года очень напоминал 1 Мая, каким он его помнил с детства.
Та же веселая суматоха и перепутаница, так же валит сдобный дух из окон, девки принаряжаются, роются в сундуках, бегают друг к дружке посоветоваться.
Весь двор украсился зеленью – резные ставенки были окружены березовыми веточками, еловые лапы оплетали балясины крыльца, девицы понадевали пахучие веночки и даже коровам увили рога зелеными гирляндами.
Молодежь, галдя и хохоча, шарила по всей округе, стаскивая в кучу хворост, старые метлы, рассохшиеся бочки, сломанные колеса – всё старое и ненужное, что могло гореть, должно быть сожжено этой ночью, самой короткой ночью в году, брачной ночью для Хорса, ответственного за свет и тепло, и девы Зари, невесты «Солнышка светлого и трижды светлого».
…Ясный день сменился белой ночью, а на берегу реки, на выгоне, на холму, у развилки дорог запылали костры, затрещали буйно.
Галдели шалые девки, уворачиваясь от хохочущих гридней; Жучка, огромная матерая волкодавица, носилась кругами и восьмерками, как малый щенок, и радостно брехала.
И уже где-то запевали, и в лад бренчали гусли, соревнуясь с кантеле, трубил рог турий, дудочники выводили заполошные ноты, а гудки, словно пародируя будущие скрипки, запиливали плясовые ритмы.
– На реку! На реку! – веселым звонким голосом воскликнула Чара и потянула Пончика к восточным воротам.
Крепко держась за руки, они выбежали на берег Ила-дьоги. Все дворовые уже были здесь. Они ждали невесту.
Возбуждение владело нарядной толпой, люди смеялись, спорили, махали факелами, галдели, орали и пели.
На пригорке стояли Хакон-конунг с Асмудом, рядом с ними – Аскольд, а чуть поодаль – знать рангом пониже.
Внезапно шум утих. Близилась песня – полумолитва-полугимн, славящий Хорса, уговаривающий бога не творить безлетья человекам, а умыться добела, встать завтра ясно и послать всякого приплоду.
Чара подпрыгивала, не в силах углядеть процессию за широкими спинами, и Пончик подсадил ее к себе на плечо.
Толпа расступалась, пропуская поющих девушек к реке, и смыкалась за ними.
А впереди подруг молча шагала Рада – в одной рубахе, босая, похожая на валькирию после ночи любви – томную и благостную. В руках валькирия несла угощение божеству – гору дымящихся блинов и горшочек меду.
Гордо подняв голову, девушка ступила в тихую воду Ила-дьоги.
Подруги-певуньи остановились на берегу, а валькирия прошла шагов на сорок, пока вода не поднялась по пояс ей.
Девушка протянула свои дары и отдала их реке.
– Хорс светел!
Единым взывом исторглись людские крики, и Пончик тоже поддержал глас народа.
Подпрыгивая на плече, радостно визжала Чара и лохматила Пончику волосы.
– А ну! – ужасным голосом крикнул конунг.
Вдвоем с Аскольдом они зажгли громадное колесо о четырех спицах, знаменующее собой Солнечный крест, и покатили гудящее коло с горки в реку, повторяя вечный солноворот.
Пылающий круг не погас, скача под горку, только разгорелся пуще, въехал в воду, взбурлил ее и пропал.
Обеспечено доброе лето!
Хотя, если честно, Пончик не досмотрел зрелище. Он в это время любовался выходящей из воды валькирией.
Мокрое платье облепило великолепную фигуру, выпячивая каждую округлость.
– Куда глазопятишься?! А? – Ладони Чары повернули голову Пончика налево и подняли вверх, к смеющемуся лицу, тщетно напускавшему на себя гневливость. – На меня смотри, понял?
– Понял, – кротко ответил Пончик.
– Ой, спусти меня скорей! Скорей, батя смотрит!
Засмеявшись, Пончик снял ее, крепко вжимая ладони в налитое, упругое, горячее. Чара замерла, встав на цыпочки и вытянувшись стрункой.
У Пончика толклась на языке куча нежных глупостей, но тут подруги Чарины со смехом разъяли его руки и увели ведуницу с собою – вести священный русальский хоровод, бросать, замирая, венки в черную воду реки, где колеблются отблески огней и горячего дыма.
Пончик, улыбаясь настоящему, не печалясь более о будущем, шел через толпу, уворачиваясь от плясуний, от девчонок в одних рубашках, но с обязательными венками на ворохах волос.
Из потемок вынырнул Олег, хлопнул пятерней об его пятерню и поволок дальше виснущую на нем девицу, ту самую блондинку-валькирию.
Чуть поодаль Пончик со спины узнал Ошкуя – тот, живо поводя руками, толковал с белолицей девою, «приукрашая сотней врак одну сомнительную правду».
Пончик шлялся по поляне, захаживал на выгон. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что парень чем-то расстроен и сильно переживает или просто устал и ищет уединения. А он просто шел и думал. Обо всем сразу и ни о чем.
Сжился он с этим миром, принял его, нашел в нем место для себя – и все его страхи, отчаяние ушли.
А ведь всего какой-то год прошел!
Незаметно он поднялся на холм, что стоял против кузни Олежкиной.
Здесь тоже полыхал костер, и девки с парнями сигали через него, держась за руки. Считалось, что, если руки не расцепятся, любовь будет долгой и крепкой.
– Вот ты где! – догнал его сердитый голосок Чары. Пончик обрадованно повернулся навстречу.
Девушка стояла руки в боки, грозно нахмурив брови, но Пончика смешило ее негодование – очень уж не шло оно к облику Чары, к характеру ее – милому, доброму и нежному.
– Ах, ты уже не хочешь со мной прыгать? – завела девушка. – С той беляночкой, поди, скакал?!
