Игнаас тихонько захихикал.
– Зря я тебя предупреждал насчет Виллема, – сказал он, улыбаясь. – Для тебя это прах – отряхнул и дальше пошел. А я… Всё, что у меня было, я потерял – дом, богатство, семью. Всё! Живу будто по привычке. И чем жизнь раба хуже или лучше жизни владеющего рабами? Все мы дышим одним воздухом и щуримся на единое светило. А всё прочее – от лукавого. Нажить злата или нажить ума – что важнее? Как решишь, так и живешь. Сделал свой выбор – и топай, пока душа не расстанется с телом. Не знаю уж, что ты задумал, а только удачи тебе. Прощай.
– Погоди, – остановил его Сухов. – Спасибо, конечно, за пожелание, ну а если помочь?
Каторжник склонил голову к плечу.
– Чем?
– Голландский знаешь?
– Почти с рождения.
– Это самое… научи меня десятку-другому фраз.
А то, сам понимаешь, трудно безъязыкому.
– Да легко!
И весь остаток вечера Олег с Игнаасом посвятили уроку голландского…
Глава 6,
в которой Олег занимается греблей
Рано утром шиурму вывели на причал.
Шагая в шаркающей, звякающей, кашляющей колонне, Олег прислушивался к разговорам вокруг, хоть и понимал с пятого на десятое:
– Хмырь толкует – в Брюгге идем.
– Эт-хорошо…
– Чё хорошего?
– Близко…
– Слыхали? Самого Деда повезем!
– Иди ты!..
– Да правда! Сам слышал, как комит с чинами какими-то базарил.
– Ну и черт с ним. Главное, что не на войну.
– И не говори… Потопят если – все спасутся, кроме нас, грешных!
– Да уж… Помнишь Косого? Ну старикан такой был, всё косил! Двужильный прямо. Сам-то до костей усох, а всё одно крутил весло, как заведенный. Так он рассказывал, как однажды их галера тонула, и как ему повезло – брус прогнил, и он таки смог кандалы вырвать. – А толку? Они же сразу на дно утянут!
– Правда твоя. И утянули бы, коли б мачта срубленная не подвернулась. Так и до берега доплыл. Только собрался цепи разбить, а тут солдаты! «Живой? – говорят. – Молодец! Марш на новую галеру!»
– Суки…
Олег слушал и мотал на ус – фигурально, разумеется, поскольку усы у него были сбриты.
Пока что он понятия не имел, как быть и что делать. Знал только, что задерживаться на галере не собирается – ему есть чем заняться.
А вот известие насчет Деда – это здорово. Если слухи правдивы.
Дедом ласково звали Михаэля де Рюйтера, адмирала, насколько знаменитого, настолько и любимого флотскими – что капитанами, что простыми матросами.
Выходец из народа, де Рюйтер, по сути, стал отцом «правильной» – линейной тактики, когда корабли выстраивались в линию кильватера, обращаясь к противнику одним бортом.
Недаром трехдечные фрегаты так и назывались – линейными кораблями…
Смутная идея забрезжила, укрепляясь в мыслях.
Галера «Нептунус» выглядела внушительно – две мачты с косыми парусами, десятки мощных весел, сложенных на филаретах – особых стойках над постицами, этакими брусьями, вынесенными за борта на опорах, на них как раз и находились уключины.
За кормой на привязи качалась шлюпка – ялик на четыре весла с невысокой мачтой.
Правда, нипе, кормовая надстройка, выглядела куда скромней, чем на французском «Реале», сказывались республиканские модные тренды, помноженные на скромность, которую исповедовали протестанты.
Легкие стенки перекрывались поверху тентом-табернаклем, проседавшим на полукруглых дугах.
Между надстройкой и первыми банками места было совсем мало – три шага сделать, и то проблема.
И на этом-то крошечном пятачке суетились офицеры во главе с капитаном, толкаясь и мешая друг другу, – теснотища.
Матросы возились на носу и на длинном гальюне, что вытягивался в шпирон, надводный таран, смахивавший на бушприт.
По куршее, узкому помосту выше палубы, что тянулся от надстройки до бака, перебегали аргузин с помощникомсуаргузином – они словно готовились к приему гребцов.
Встречать шиурму вышел комит в черном камзоле, с серебряной дудкой на груди. Зычным голосом он стал командовать:
– Последняя пятерка по левому борту – марш! Последняя по правому борту – марш! Живее, живее, канальи!
Аргузин красноречиво покачивал смотанным кнутом, обещая в случае чего придать ускорение особо неторопливым.
Бранкада за бранкадой, поддерживая кандалы, перекинутые через плечо, гулко топали по куршее, спрыгивали к своим банкам, и рассаживались по всем правилам гребного искусства.
– У-ужас… – пробормотал Пончик, гремя цепью. – А помнишь, Олег, как викинги гребли? Да и варяги не хуже… Никогда бы они не посадили за весла презренного раба! Угу…
– Цепь подбери, презренный, – посоветовал ему Яр. – Скоро наша очередь. Ты первым, не забыл?
– Помню, – буркнул Шурик. – Угу…
– Кормовая бранкада по правому борту – марш!
Пончик ринулся по трапу, одолел полпалубы поперек и спрыгнул к своей банке, шустро занимая место у самого борта.
Рядом с ним плюхнулся Быков, следом уселись Паха с Жекой. С краю пристроился Сухов – старший по банке. И загребной.
Именно кормовые загребные задавали ритм гребле, сбиваться с которого было никак нельзя.
Во-первых, аргузин не пожалует, а, во-вторых, сам гребец, потянувший весло чуть раньше или позже остальных, рисковал получить по голове соседним веслом – сидели-то все впритык!
Вот уж где чувство локтя принимало характер буквальный.
По куршее прошелся суаргузин, раздавая деревянные кляпы на веревочках – гребцы их вешали на шею, чтобы по команде сунуть в рот.
Следовало беречь уши капитана от криков, стонов и проклятий, ежели будет приказано ускорить ход до крайности.
Или если ранит кого в бою – к чему портить офицерское настроение всяческими визгами?
Сукомит с аргузином, начиная с кормы, закрепили все кандалы.
– Готовность номер один, – пробурчал Быков.
Первую банку от кормы по левому борту заняли те самые добровольцы, что вчера задумали развести Сухова на деньги. Загребным у них сидел недодушенный Олегом Виллем Косматый.
– Здорово, Виллем, – ухмыльнулся Сухов. – Соседями будем!
Косматый злобно оскалился.
– Не злись, – миролюбиво сказал Олег. – Просто я не люблю, когда на меня наезжают. Кроткий я, смекаешь? Если меня ударят по левой щеке, я даю сдачи. Натура такая, что уж тут поделать. Это самое… хочешь быть главным на этой лоханке? Да ради бога! Лично мне тут скучно. Я, бывало, по приказу императора неугодных ему королей скидывал с трона, а покладистых – подсаживал.
