Сухов оказался быстрее – выпалив из «флинтлока», он угодил монаху в грудь, и тот нажал на спуск уже отброшенный попаданием. Пороховой дым окутал проем двери, пуля ушла в притолоку.
– Заряженные?
– Оба!
Отступив, Олег бросил дымящийся пистолет на лежак, подхватывая парочку пуфферов, что протягивал ему Пончик или Яр – он не видел, кто именно, следя за входом.
Вооружившись, Сухов взял разбег и нырнул в коридор, падая на пол, умело приземляясь, проезжая скользом по полу и вскидывая пистолеты.
Первыми сработали фузеи, паля на уровне живота – и мимо. А вот Олег попал.
Правда, обе пули достались одному и тому же монаху, отброшенному к стене, так ведь напарнику его противопоставить было нечего.
А потому бенедиктинец ухнул по-молодецки, взялся за дуло фузеи своей да и замахнулся ею как дубиной.
Сухов перекатился, и первый удар пришелся по доскам пола, аж гул пошел.
Вскочив, Олег увернулся и хорошенько вмазал особе духовного звания по печени. Тот крякнул и выпустил свое оружие.
Однако силушки в нем хватало – дюжий бенедиктинец набросился на Сухова, бестолково размахивая кулаками. Каждый кулак, как гирька, но ими еще попасть нужно… Попал!
Олега отбросило к двери, а в следующую секунду раздался выстрел – это Пончик, эффектно присев и вытянув руки с заряженным «флинтлоком», пальнул в драчливого монаха.
Ему хватило.
– Кощун! – выдохнул Сухов, морщась, – хорошо его бенедиктинец приложил.
– Ага! – сказал Шурка.
– Уходим!
Подобрав пару трофеев, Олег помчался во двор.
Там он обнаружил Павла с Евгением, возносящих хулу и поношения.
– Удрал, гад! – воскликнул Комов.
– У него тут лошадь была привязана! Он сразу хоп – и рысью отсюда! Догнать?
– А смысл? – пожал плечами Сухов. – Я бы, конечно, задал ему пару вопросов, но гоняться за черным по лесам, по долам… Да ну его к лешему. Да и потом думается мне, что это не последняя наша встреча. Хотя я не Флора, могу и ошибиться. Это самое, вы точно видели Корнелия?
– Точно! – кивнул Паха. – И морда его, и шрам этот. Не сомневайся, сиятельный, он это был.
– Да и черт с ним. Поехали отсюда, пока монахи шум не подняли.
– Эти могут, – проворчал Жека. – Еще и келаря на нас повесят…
Дождавшись «доктора» с «пациентом», Сухов повел друзей прочь. Дорога им предстояла долгая, не стоило задерживаться зря.
Вслед им несся григорианский напев:
Salve, Regina, Mater misericordiae,
vita dulcedo et spes nostra, salve.
Ad te clamamus exsules filii Hevae,
Ad te susperamus, gementes et flentes
in hac lacrimarum valle…
[3]
Глава 19,
в которой Олег поднимается на мостик
К Шаранте вышли вечером.
Добираться до Рошфора ночью дружно признали глупостью и расположились лагерем на берегу. А утром тронулись в путь.
Задолго до обеда показался Рошфор-сюр-Мер, столица французского кораблестроения.
Город был нов, его возводили по приказанию короля и под личным присмотром Кольбера, соблюдая все каноны тогдашнего зодчества: улицы Рошфора были прямыми, с рядами одинаковых домов, с шеренгами раскидистых лип и булыжными мостовыми (камень доставляли из Канады – в виде балласта).
А Королевская канатная фабрика, что стояла рядом с улицей Туфер, была самым длинным зданием в Европе – знай наших!
Отсюда открывался прекрасный вид на реку с парусниками – корабли опасались приближаться к топким берегам, и к суше вели деревянные понтоны.
– Красота-то какая! – выразился Быков. – Лепота!
– А где наши? – полюбопытствовал Шурик, приподнимаясь на стременах.
– Найдем!
По Арсенальной выбравшись на улицу Руаяль, Олег выспросил дорогу к докам и поспешил туда.
Галеру де Вивонна он обнаружил сразу, а вот «Ретвизана» видно не было – парусных дел мастера, влекущие на плечах новенький фок из овернского этамина, сообщили Сухову, что флейт «Ретвизан» еще позавчера вышел из ремонта и стоит ныне на рейде.
Стоило узнать такую новость, как Олег мигом различил знакомые обводы – «Ретвизан», чей корпус сиял свежей красной краской, а новые паруса еще не успели утратить белизны, стоял на якорях ближе к противоположному берегу Шаранты.
Нанять лодочника в порту оказалось делом несложным, и вот уже пара гребцов неспешно макает весла, приближая не так давно утерянный и уже чуток подзабытый корабль.
С борта «Ретвизана» заметили шлюпку, но не слишком-то подивились этому.
Но вот кто-то глазастый разглядел-таки среди подгребавших капитана, и весть разнеслась по кораблю со скоростью горящего пороха.
Крики множились, складываясь в недружный хор – ор! – и вот уже вся команда высыпала на палубу, махая руками и подбрасывая шляпы. В качестве апофеоза бабахнула пушка, салютуя.
Развернулся, опадая вниз, веревочный трап.
Посмеиваясь, Олег поднялся на борт. Было приятно, что тебя встречают столь бурно и однозначно.
Знакомые все рожи! Грубо? Да, но верно.
Вон Малыш Джим скалится. И как его рябую багровую физиономию с перебитым носом назвать лицом?
Да и не обидится Джимми Кид на «рожу».
– Здорово, орлы! – гаркнул Сухов.
– О-о-о! А-а-а! У-у-у! – вразнобой заорала команда, и лишь потом, когда Олега помяли как следует, потискали, похлопали по спине и плечам, чувства стали выражаться более членораздельно:
– Правильно Флора сказывала: живой наш капитан!
– Ух и сердилась! Аж ножкой топала!
– Ага! А Прадо чуть всю рожу не расцарапала!
– Ха-ха-ха! А чего он такой неверующий? Будет знать!
– Знакомьтесь: Александр, он же Понч. Ярицлейв, он же Яр. А это Поль и Эжен. Ну или Пол и Джин. Они по-нашему плоховато гутарят, ну да ничего, подтянутся. Мы с ними вместе с голландской галеры бежали.
– Кэриб! Узнаёшь?
– О, мой Бог! Понч?! Это ты?
– Я… Хм, юнгой называть… Не очень так чтобы очень… Угу.
– А меня тут все Беке зовут!
– Пр-рывет, Беке!
– Здорово! Ух, будто в молодость вернулся, честное слово!
