У всех людей есть суперспособности, даже у самых обычных из нас.
Вот так заканчивается видеофильм о спасении дома Супермена. Люди, пытающиеся спасти дом Супермена, – обычные люди вроде Кларка Кента.
– Знаете, кто спасет его? – спрашивает Брэд. – Мы. Самые обычные простые люди.
Такие люди, как он. Такие люди, как Майк. Такие люди, как мы. Фильм заканчивается показом целой вереницы обычных людей, которые заявляют: «Я – Супермен».
Мы все – Супермены.
Внутри меня, внутри тебя, внутри нас всех скрывается эта сила, эта способность менять мир – или, по крайней мере, наш маленький уголок этого мира.
Урок 24
Бог завершает наши труды
Срочный звонок поступил, когда я была в машине «Скорой помощи» и пополняла запас бинтов на полках. Возможно, сердечный приступ.
Нас вызвали в Этвотер, фермерскую общину в 15 минутах езды от города. Мы неслись на скорости 80 миль в час, с включенными мигалками и сиреной, проносясь мимо кукурузных полей и амбаров, мимо женщин, развешивавших белье, и детей, гонявшихся за колли. Все знания, которые я получила во время подготовки как санитарка «Скорой помощи», разом хлынули в мою голову, в то время как адреналин растекался по моему телу. Прочистить воздушные пути, проверить жизненно важные реакции, проверить историю сердечных заболеваний и так далее. К тому моменту, как мы добрались до места происшествия, я была готова позаботиться об этом человеке и его сердце.
Но я не была готова к тому, что им окажется маленький мальчик. Люди махали нам руками с дороги и повели нас в сад, где вокруг мальчика собралась небольшая толпа. Я протолкалась сквозь нее, и кто-то откинул одеяло. Я ожидала увидеть старика. Но первое, что я увидела, была кроссовка размером меньше, чем моя ладонь. Мальчику было лет семь. Светлые волосы, голубые джинсы. Он не дышал. Я приподняла его маленькую головку и приложила пальцы к шее; пульса не было. Я откинула ему голову, зажала нос и выдохнула воздух в его рот. Его грудь раздулась, как воздушный шарик. Другой санитар «Скорой помощи» начал сердечно-сосудистую реанимацию и громко считал вслух: «Одна тысяча один, одна тысяча два…»
Я быстро обвела взглядом сад. Под ближайшим деревом лежала веревка. Никто не знал, кто такой этот ребенок и что случилось. Мое сердце разрывал безмолвный крик: Где его родители? Как его зовут? Кто этот маленький мальчик? Мне хотелось пригладить его светлые волосы, обнять его, поговорить с ним, любовью вернуть его к жизни, но у меня не было свободной руки для ласк и свободного дыхания для слов. Откинув его голову назад, я увидела на шее красную полосу шириной в дюйм, тянувшуюся от уха до уха. Я проверила его зрачки и заглянула в самые синие глаза, какие видела за всю свою жизнь. Их цвет быстро растворялся в черноте. Его кожа была еще теплой и очень, очень нежной.
С каждым вдохом я выдыхала молитву: Боже, не дай этому маленькому мальчику умереть. Пожалуйста, пусть он живет. Если бы я только могла волей, молитвой, дыханием вернуть его к жизни!
Обратный путь в больницу показался мне одновременно и вечностью, и единым мигом. В больнице три врача и пять медсестер встречали нас у подъезда. Они склонились над мальчиком, а я стояла в коридоре, молясь о чуде. Я не могла даже назвать в молитве его имя. Мы понятия не имели, кто он такой и что с ним случилось. Врачи массировали его сердце, накачивали его кислородом, больше часа растирали его конечности, но красное кольцо вокруг его шеи так и не посветлело. Словно смерть оставила на ней вечную улыбку, смеясь над нами всеми. Экипаж нашей машины «Скорой помощи» так и не ушел оттуда, пока мы не увидели, как его накрыла белая простыня – знак капитуляции.
Я думала, как его родители приедут домой, как услышат роковой звонок. Мир для них прекратит свое существование. Будет не важно, сколько у них собственности, какая у них работа, каков их доход. Их сын мертв. В туалете отделения «Скорой помощи» я колотила по стене кулаком, а другой рукой вытирала слезы. На следующий день я прочла в газете, что этот ребенок случайно задушил себя веревкой, играя на дереве.
Каждый октябрь я думаю об этом мальчике. Дыхание, покинувшее его губы, пахло помидорами, зреющими на солнце. Каждую осень, когда этот аромат возвращает мне воспоминания о нем, я посылаю ему воздушный поцелуй, где бы он ни был, и молюсь о его родителях.
Бывают в жизни моменты, когда делаешь все, что в твоих силах, но этих сил недостаточно. Счастливого финала тебе не видать. Ты не получаешь желанную работу или повышение, которого заслуживаешь. Ты не слышишь возгласов и не видишь знаков одобрения. Ты приходишь домой, разбитая, печальная, утомленная и недоумевающая: что же, черт возьми, произошло? И не получаешь ответа. Приходится просто вернуться к работе и снова делать все, что в твоих силах, и не важно, какой неудачницей ты себя считаешь. Бог завершает наши труды, делает их завершенными такими способами, которые порой остаются для нас тайной – тайной, которую мы не в силах разрешить, а можем только принимать.
В моей журналистской карьере мне часто приходилось расспрашивать людей о худшем дне в их жизни. Я говорю не о том обычном скверном дне на работе, когда сломался принтер, или на тебя накричал начальник, или торговый автомат проглотил твой доллар. Я говорю о таких днях, когда умирает пациент, или когда самолет приземляется не так, как положено, или «плохого парня» не удается остановить вовремя.
Бог завершает наши труды, делает их завершенными такими способами, которые порой остаются для нас тайной – тайной, которую мы не в силах разрешить, а можем только принимать.
Я никогда не забуду бортпроводницу, которая рассказала мне свою историю выживания. Она показала мне форменную одежду, которая была на ней в тот день, когда борт 232 авиакомпании «Юнайтед Эйрлайнз» разбился на кукурузном поле у Сиу-Сити в 1989 году. Я беседовала с ней через полгода после катастрофы, в ту неделю, когда она должна была вернуться к работе. Она держала в руках форму, которая была надета на ней в день аварии. Она не стала стирать грязную белую блузку с сине-золотыми погончиками. На ней осталась кровь раненого пассажира, который ее обнял.
Сьюзан рассказывала о лицах погибших. Это не были совсем незнакомые ей люди; это были женщины, с которыми она болтала в полете, мужчины, которым она поправляла подушки, дети, которым она улыбалась и наливала лимонад. Она помнила всех этих людей, чьи слезы она не могла остановить. Они кричали: «Неужели мы умрем?» Сьюзан отвечала им: «Я не знаю, молитесь». Невозможно понять, почему эти 112 человек умерли в тот день, а она осталась жива.
А еще был начальник полиции из Бримфилда, штат Огайо, который рассказал мне о своем худшем дне. «21 января 2005 года, – говорил Дэвид Оливер. – Это был не просто худший рабочий день. Это был худший день в моей жизни».
Одна женщина в его маленьком городке, населенном десятью тысячами жителей, пыталась сбежать от своего жестокого бойфренда. Рене Бауэр уже надела пальто, собрала сумку и была готова к побегу вместе со своим сыном, Дакотой, которому было семь лет. Джеймс Тримбл остановил ее, угрожая ружьем. Она пыталась прикрыть собой сына, но пули пробили ее тело и убили его тоже. Рене и Дакота похоронены на кладбище позади бримфилдского отделения полиции. Начальник полиции ходит на их могилу каждую неделю.
