Его сердце колотилось так, что было ясно: он испытывает наслаждение, в отличие от нее. Это заставляло чувствовать себя немного лучше. Она снова выгнулась, потому что такая позиция действительно снимала давление, и становилось не так больно.
Наконец, она откинула голову в точности, как это делала Лила, и громко закричала.
Эди всегда считала, что у нее отсутствуют актерские способности. Но, очевидно, она сыграла достаточно хорошо.
Гауэйн пробормотал что-то вроде благодарственного проклятия, глубоко вздохнул и стал двигаться еще быстрее.
Прошел еще один век, и Эдит ощутила, как тело мужа сотрясла долгожданная дрожь. С губ сорвался стон и поток неразборчивых слов.
Ей эта часть понравилась больше всего.
Как замечательно, что такой сдержанный, сильный человек рассыпается в ее объятиях. Его лицо исказилось, с него исчезли всякие признаки цивилизованности. Она была единственной женщиной в мире, которая это видела.
Остальные видели только герцога, в то время как перед ней был первобытный человек, потерявшийся в ее теле. Да, он был все еще там. В ней.
И при мысли об этом лице внутренние мышцы Эди непроизвольно сжались. Боль на мгновение исчезла, и она испытала восхитительное чувство наполненности.
Гауэйн снова приподнялся на руках.
– Боже. Как это хорошо, Эди. Только дай мне минуту, – пропыхтел он.
Осознав его слова, Эди запаниковала. Она с таким трудом вытерпела эту пытку!
Она мягко оттолкнула его. Он откатился и лег на бок. И точно, его орудие уже было готово к бою.
Эдит нерешительно глянула вниз. Похоже, крови больше не было и уже это одно – чудо.
Гауэйн прижал ее к своему потному телу.
– Мне не нужно спрашивать, было ли хорошо тебе. Ты такая тесная и горячая…
– Мне по-прежнему немного больно, – прошептала она.
Гауэйн обтер ее. Так нежно, что она едва не заплакала снова.
Она ненавидела ложь. А так и не случившийся le petit mort был огромной ложью.
Эди сказала себе, что это только вопрос времени. Завтра будет новый день. И ей станет легче.
Гауэйн осторожно обтирал ее прохладной водой, снова вызывая этот пульсирующий жар.
– Довольно, – сказала она садясь, на случай если он примет за ободрение тот факт, что ее бедра судорожно дергаются под его прикосновениями.
Он поцеловал ее.
– Ты не против, если я буду спать здесь?
Краска бросилась ей в лицо. Как глупо она себя ведет!
– Не против, конечно.
Было очень трудно не испытывать неприязни наутро. Глаза Гауэйна полыхали, когда он сказал ей, что ночь была лучше его самых безумных фантазий. Эди ненавидела себя за ложь. Ненавидела.
Она глубоко вздохнула, готовая исповедаться, когда в дверь поскреблись.
– Войдите! – крикнул Гауэйн.
В комнату деловито вошла Мэри в сопровождении камердинера, отчего Эди пришла в ужас. За ними последовали горничные с подносами, на которых стоял их завтрак.
Возможность снова упущена.
Эдит прикусила тост, пока Трандл выложил халат Гауэйна, а Мэри стала готовить Эди к утреннему туалету.
Закончив завтрак, Гауэйн встал и пошел в свою комнату, где, пока он одевается, предстояло выслушать очередной отчет насчет ограды загона.
Эди сказала себе, что брак обязательно требует компромиссов.
Если бы только она не солгала…
Сердце замирало каждый раз, когда она думала об этом. Но если она признается, Гауэйн может подумать, что она ни на что не способна.
На память пришло ужасное слово: «фригидность».
Это звучало приговором. Женщина, похожая на ледник. Что, если и Эди такая? Что, если она никогда не достигнет того состояния, которое описывала Лила?
Обычно она не была слишком уж громогласной…
Но если она скажет правду сейчас, вдруг Гауэйн заставит ее проконсультироваться с доктором насчет боли? Невозможно представить беседу об этом с совершенно чужим человеком. Ну… Эди могла бы поговорить с Лилой, останься она в Лондоне.
Все это сущий кошмар.
Глава 22
Еще одно бесконечное утро прошло в экипаже, совершенно такое же, как вчера. Эди продолжала жаться в углу, игнорируя отупляющий разговор Гауэйна с помощником агента. Ей уж точно нечего было вставить. Вместо этого она мрачно размышляла над тем, что случилось вчера ночью. Вернее, над тем, что не случилось.
Дело не в том, что она так и не испытала «маленькой смерти»: похоже, этому вообще не суждено случиться. Но она лгала мужу. Притворялась…
Эди мысленно оборвала себя. Все это неправильно. Нехорошо. И кроме того, Гауэйн действительно начинает ей нравиться. Прекрасно, что жена испытывает такие чувства к своему мужу! Но отвращение к брачным играм? Это очень плохо.
Она должна сказать ему правду.
После того как экипаж остановился на ленч (поданный и съеденный с головокружительной скоростью), Эдит положила ладонь на руку Гауэйна.
– Я бы хотела поговорить с тобой.
Она сказала это в присутствии Бардолфа и лакея, потому что если не станет говорить в присутствии слуг, значит обречена молчать.
– Разумеется.
Гауэйн, уже хотевший проводить ее из столовой, выжидающе помедлил.
– В экипаже, – пояснила она.
– Да, это гораздо удобнее.
Он повернулся, чтобы идти. Слуги готовы были последовать за герцогом. Полнейшая глухота к намекам и оттенкам, типичная, по мнению Эди, для противоположного пола.
Она не тронулась с места.
– С глазу на глаз, Гауэйн.
Если муж, прежде чем ответить, посоветуется с Бардолфом, она…
Эди не знала, что сделает. Но это будет что-то страшное.
Герцог, слегка вскинув бровь, сначала посмотрел на нее, потом на Бардолфа, который сухо поклонился и отошел. Только тогда она поняла, что выиграла битву в войне, разгоравшейся между ней и Бардолфом.
Она оставила Гауэйна отдавать приказы слугам и направилась к экипажу. Но когда села, обнаружила, что на сиденье уже лежали три папки, очевидно, для мужа.
Она просунула голову в дверь и к ней тут же подскочил лакей.
– Это поедет в другом экипаже, – заявила она, кладя папки ему на руки.
– Его светлость сказал… – проблеял парень.
Значит, война не только между ней и Бардолфом – она идет и на других фронтах.
– Ее светлость только что велела вам унести это, – заявила Эдит и уселась в экипаж. Ждать.
