– Не важно, – пробурчала Эди, разглядывая носки туфель. – Я окончательно испортила наш брак. Не хочу проводить остаток жизни, притворяясь и издавая притворные стоны наслаждения. Я даже не слишком в этом хороша. И не верю себе.
– Вернемся к тому, что ты сказала мне в начале.
Лила выкинула сигару в окно.
– Лила! Что, если ты устроишь пожар?
– Я ее потушила.
Мачеха показала на темное пятно на полу и, присмотревшись, ахнула.
– Только не говори, что его всемогущая светлость постелил сюда ковры.
– Так и есть.
Лила картинно растянулась на сиденье.
– Итак, герцог делает это, а ты морщишься.
– Он просто слишком велик.
Последовало короткое молчание.
– Я могла бы сказать кое-что, но не стану, – вздохнула Лила. – Это будет неделикатно.
– Почему?
– Я просто старею. Послушай, дорогая. Важнее всего то, что с каждым разом боли все меньше.
– Но болит не переставая, пока он двигается. И это не единственная проблема, Лила.
Эди заставила себя сказать это:
– Petit mort. Очевидно, со мной этого не происходит. И не думаю, что произойдет.
– Тебе хорошо… там?
– Иногда. Но тут же улетучивается, когда я думаю об этом.
– Поверь, я знаю, что ты имеешь в виду, – снова вздохнула Лила. – Помню бездумные дни, вернее сказать, ночи, прежде чем я начала слишком много думать о детях. Твои мозги – враг счастливых часов в спальне.
– Что мне делать? Не могу я сказать Гауэйну. Просто не могу!
– Но почему?
– Он никогда ни в чем не терпит неудач. Я должна сама решить эту проблему, потому что сама виновата во всем.
– Ничьей вины тут нет, – решительно отрезала Лила. – Не смей проклинать себя. Это плохой прецедент для брака. Вам не хватает романтики. Атмосферы будуара. Бутылки шампанского.
– Он пробовал это, – со слезами возразила Эди. – Заказал ужин в спальне. С шампанским. Но ужин принес лакей. И, когда я начала расслабляться, он снова позвал лакея, вернее, двух, убрать посуду. Мне кажется, Бардолф все время торчит в коридоре. А потом Гауэйн провел ночь в моей спальне, и утром его камердинер заявился в комнату! Ненавижу все это!
– В твоих устах это звучит так, словно ты пытаешься заняться любовью посреди Гайд-парка, – покачала головой Лила. – Знаешь, дорогая, я никогда не слышала, чтобы ты говорила с такой страстью о чем-то, кроме музыки. За все те годы, что я знала тебя!
– Гауэйн никогда не остается один, – продолжала Эди. – И я тоже. Пришлось пригрозить уволить всякого, кто будет мешать мне репетировать. Они постоянно входили и выходили, пока я упражнялась. Пока я упражнялась, Лила!
– Тебе просто нужно застать мужа одного.
– Невозможно. Вчера я думала, что его жизнь напоминает мне попытку бросить хлеб в речку и наблюдать, как мальки начинают отщипывать от него. Люди постоянно вьются вокруг Гауэйна.
– Не думала, что мальки собираются в стаи, – заметила Лила.
– Не все ли равно! Ты поняла, о чем я?
– Значит, тебе нужно изменить рутину в его доме. Это не так легко, как держать лакеев подальше от спальни, но сделать можно. Тебе просто необходимо вмешаться.
– Он решает всякую возникшую проблему в тот момент, когда ему ее представят, – безутешно пояснила Эди. – Он ни в ком не нуждается. Он идеален во всех отношениях, Лила. Я могла бы возненавидеть его.
– Да вот только вместо этого его любишь, – спокойно ответила Лила. – Не возражаешь, если я закурю вторую?
– Возражаю.
Лила потянулась к сигаре.
Эди села.
– Я серьезно! Ненавижу все это. Ненавижу запах, пропитывающий мою одежду, стоит побывать в твоем обществе. Ненавижу, как ты пахнешь! Ненавижу, как пахнет у тебя изо рта!
Лила ахнула.
Эди хотела что-то сказать, сгладить резкость, но не сдавалась.
– Я не стану извиняться.
– Прекрасно, – осторожно ответила мачеха. – Ты что-то хотела мне сказать?
– Нет, – покачала головой Эди. Но тут же добавила: – Прямо сейчас мне ничего не лезет в голову.
– Пахнет? Изо рта?
Лила нахмурилась и повертела коробку с сигарами.
– Мне это не нравится.
– И не должно нравиться, – отрезала Эди.
– Верно.
Коробка полетела в окно. Они услышали слабый стук.
– Слава богу, что второй экипаж не так близко от нас. Иначе ты могла бы попасть в голову лошади, – заметила Эди.
– Если бы я захотела дать кому-то по голове, выбрала бы Бардолфа, – фыркнула Лила, снова откинувшись на спинку. – Терпеть не могу, как он смотрит на меня. Словно я нечто вроде стареющей клячи, появившейся, чтобы украсть добродетель молодого принца.
– Погоди, ты еще не поняла, что он думает обо мне. Ты действительно собираешься бросить курить? Вот так просто?
– Я начала курить назло твоему отцу. Зачем продолжать, если мы больше не живем под одной крышей? Но я не хочу говорить о своем несчастном браке. Ты должна научить мужа быть романтичным.
– Полагаю, что могу попросить его подарить мне цветы, – с сомнением заметила Эди. – Ты об этом?
– Представляю себе Его Герцогство! Стоит на одном колене, протягивая тебе букет фиалок, перевязанный лентой. Ну, как тебе?
– Не слишком. В фиалках есть что-то похоронное.
– Ты слишком разборчива, – упрекнула Лила. – Если бы твой отец протянул мне пучок маргариток, снятый хоть с гроба, я была бы на седьмом небе.
– Ты написала ему?
– Написала и сообщила, что погощу у вас. Он не ответил, что неудивительно. Потому что не ответил и на первые два письма.
Эди вздохнула.
– Итак, мы решили, что тебе пора реформировать хозяйство герцога. И научить его оберегать твое уединение. Что еще? В постели он неумеха?
Эди подумала.
– Мне так не кажется.
– Ты сказала ему, что тебе особенно нравится?
Эди покачала головой.
– Ты должна взять на себя некоторые обязанности в этом отношении, – посоветовала Лила. – Мужчина – как дорожная карта. Нет, мужчины нуждаются в дорожных картах: мать сказала это мне много лет назад и была абсолютно права.
Эди пыталась представить, как дает указания Гауэйну, когда Лила неуклюже села.
– Мы должны торчать в экипаже весь день? Мы уже просидели не менее двух часов.
Она постучала в потолок, в котором открылась щель.
