– Почему, ваша светлость?
– В каждом замке должен быть музыкант, – пояснил Гауэйн.
Француз выпрямился и уставился в плечо Гауэйна.
– Я бы повел себя не как джентльмен, если бы не указал, что вы бесчестите герцогиню.
– Каким это образом?
– Предполагаете самые низкие поступки. Ее светлость – воплощение всего благородного и добродетельного.
Гауэйну стало еще легче. Он приобрел служащего, обладающего нужной степенью почтения к его жене.
– Вот погодите, пока женитесь сами.
– Я буду безоговорочно верить жене, – холодно отчеканил француз.
– Как верю я, – кивнул Гауэйн.
Он не был уверен, чего ожидать, когда вышел из кабинета и направился в столовую на второй завтрак. Очевидно, тут произошла ссора. Бардолф (небывалая наглость!) перебил его, чтобы принести жалобу. Гауэйн отрезал, что отныне домашнее хозяйство – сфера влияния герцогини.
Затем Гауэйн встретил Лилу.
– Вы действительно спали в детской? – спросил он.
– Да, и ваши слуги спят на чертовски жестких матрацах, Гауэйн. Мне пришлось потребовать от Барлампса другой матрац, иначе я не смогла бы сегодня распрямиться.
– Бардолфа, – поправил Гауэйн.
В утреннюю комнату вошла Эди и поздоровалась с мужем. На лице не осталось ни малейших следов того раздражения, которое вызвала их предыдущая беседа. Собственно говоря, ее лицо вообще ничего не выдавало, что весьма раздосадовало Гауэйна. Он умел скрывать свои чувства, но не ценил подобного качества в жене.
– Как прошла встреча с миссис Гризли? – спросил он, когда они сели.
Эди улыбнулась лакею, предлагавшему ей сырный пудинг.
– Я уволила ее.
– Что?!
Он в жизни не ожидал, что жена выбросит на улицу экономку, занимавшую этот пост вот уже десять лет. Не то чтобы миссис Гризли была особенно симпатичной или особенно умелой, но она не крала серебро.
Лила тем временем втянула Ведрена в разговор.
– Почему ты уволила ее? – спросил Гауэйн, напомнив себе, что брак требует разделять власть, по крайней мере в домашнем хозяйстве.
– Она не способна принимать решения самостоятельно, – невозмутимо ответила Эди. – Считает, что должна постоянно спрашивать указаний у меня, и потребовала, чтобы я каждое утро проводила с ней по два часа. Я сказала, что буду счастлива уделить ей несколько минут вечером, но не желаю, чтобы мне мешали днем. Она была крайне расстроена этим. Ты действительно ежедневно беседовал с ней по часу или больше?
Гауэйн кивнул.
– Экономка должна отчитываться перед агентом, если желает перечислить все, что сделано за день, – заявила Эди, разрезая ростбиф. – Твое время слишком ценно, чтобы тратить его на обсуждение того, правильно ли сохнет выстиранное белье. И, откровенно говоря, мое тоже.
Губы Гауэйна дернулись в подобии улыбки. Хотел бы он стать свидетелем этой беседы!
– В конце концов мы согласились, что будет удобнее, если я найду кого-то, способного работать в той манере, к которой привыкла я. Миссис Гризли была сильно взволнована, что только подтвердило правильность моего решения. Не выношу людей, которые в гневе повышают голоса.
Что тоже вполне разумно.
– Ты уволила кого-то еще? – осведомился он.
– Двух горничных с верхнего этажа, судомойку и лакея.
– Ты велела Бардолфу найти замену?
– Нет. Я совершенно уверена, что он сделает это сам, без моей подсказки. Но я приказала дать всем солидное выходное пособие. Утро пропало зря, но отныне я ожидаю от слуг большей самостоятельности.
Интересно, что такого ужасного сделал лакей? Но Гауэйн решил, что ответ ему ничего не даст.
– Надеюсь, дальнейшее поощрение с моей стороны не понадобится.
Эди улыбнулась мужу без следа раздражения во взгляде. Словно утренней ссоры вовсе не произошло.
– Ты, возможно, посчитаешь меня упертой, но в свое извинение скажу, что я постигала уроки домоводства на примере Лилы.
Она коснулась руки Гауэйна, и укол жара распространился от ее пальцев.
– В доме все уладится, как только они узнают мои привычки.
Гауэйн подумал, что к тому времени штат слуг сменится полностью, но, как сказала Эди, это проблема Бардолфа.
После второго завтрака Эди поднялась наверх, порепетировать, а Гауэйн пригласил Лилу к себе в кабинет. Она бродила по комнате, критически поглядывая на огромные стопки папок на письменном столе Бардолфа.
– Мне кажется, что вы и Сюзанна очень подружились, – сказал Гауэйн.
Лила развернулась. Он впервые увидел, насколько она может быть серьезна.
– Я люблю Сюзанну, – решительно объявила она, приближаясь к нему. – Я…
Герцог поднял руку:
– Согласен, что вы именно тот человек, которому можно доверить заботу о Сюзанне.
– Я не хочу быть просто ее няней, – твердо ответила Лила. – Я ее мать.
– То есть вы хотите удочерить ее?
– Конечно.
Он немного подумал. Мать даже не потрудилась рассказать ему о ребенке, но даже если и так…
– Мне станет крайне неловко, если не я буду нести расходы на ее образование, одежду и тому подобное. – Он поколебался. – И я не хочу окончательно терять ее.
Лила улыбнулась широкой великодушной улыбкой, без намека на кокетство.
– Как такое может быть? Эди – одна из самых моих любимых людей в мире, и та, которую мой муж любит больше всего на свете. Уверена, видеться мы с вами будем часто.
– Прекрасно. Мы можем уладить все формальности, когда прибудет лорд Гилкрист. – Губы Лилы сжались. – А если он не нанесет нам визит в ближайшем будущем, я отошлю ему бумаги, – добавил Гауэйн.
Напряжение в глазах Лилы немного ослабело. Она обняла зятя.
– Теперь мы семья. Это просто свяжет нас еще больше.
– Конечно, – кивнул Гауэйн. – Уверен, Эди разделит наши чувства.
Улыбка исчезла с лица Лилы.
– Вы поговорили с ней, прежде чем просили меня позаботиться о Сюзанне, не так ли?
Герцогу не понравился тон вопроса.
– Уверяю, Эди не станет протестовать против моего выбора опекуна для Сюзанны.
– С Эди нужно посоветоваться. Только вчера ей предстояло стать матерью Сюзанны, а теперь вы отдаете ребенка?
– Думаю, мы оба можем признать, что Эди не проявила большого рвения к вопросу об уходе за Сюзанной. Кстати, она уведомила меня письмом, что пока не хочет детей. Так что я не посчитал это удивительным.
– Эди станет чудесной матерью! – отрезала Лила.
