– Это жестоко!
Не в характере Эди было спорить. Она не умела отвечать ударом на удар всю жизнь, она лишь старалась вести переговоры, убеждать обе стороны, чтобы сохранить хрупкий союз отца и Лилы.
– Если ты только поразмыслишь здраво…
Гауэйн просто зарычал на нее. Вскочил с постели и отошел в самый темный угол комнаты, где повернулся к ней спиной, явно пытаясь сдержать ярость.
– Ненавижу, когда ты говоришь со мной подобным тоном!
– Каким именно?
– Сладким, умиротворяющим тоном. Ты снисходительна. А если кто-то в этой комнате и требует снисхождения, так это ты. – Гауэйн круто развернулся. – Ты лгала мне. А я ненавижу ложь!
– Я просто… я была девственницей!
– И что?
– Я запаниковала! – воскликнула она. – Мне было больно, а ты все продолжал и продолжал двигаться. И я не знала, как заставить тебя остановиться!
Его голова откинулась, и из горла вырвался булькающий звук.
– Теперь ты говоришь мне, что я взял тебя силой?
– Нет!
Но Эди была так выведена из себя его рычанием, что нужные слова никак не находились. Пришлось опустить глаза под его яростным взглядом.
– Я просто не могла… все думала о том, чего ты ожидал, и что я не могу быть такой женой, какая тебе нужна. Я терпела неудачу за неудачей… – продолжала она, потому что это должно быть сказано. – Ты так старался, и я старалась тоже. Клянусь, что старалась. Не хотела, чтобы ты подумал…
– Я так старался… как какое-то похотливое животное! – Он сверкнул глазами: – Ты думала, что я предпочту обман правде, какой бы трудной она ни была? Хочешь сказать, что я ничтожество в постели, такое, которое недостойно знать правду? – Он снова сжал зубы: – Проклятье, Эди! Как ты могла подумать обо мне такое?!
– Все было не так! – крикнула она.
Гауэйн принялся натягивать штаны, не позаботившись о подштанниках.
– Куда ты идешь? – спросила Эди, ненавидя свой собственный дрожащий голос. Она не могла отпустить его в таком состоянии и поэтому соскользнула с кровати.
– Прогуляться.
Она сделала шаг, но запуталась в простыне, споткнулась и едва не упала.
– Осторожнее, – резко предупредил Гауэйн. – Мой отец обычно сидел на трехногом табурете, потому что до пола было ближе, когда виски ударял ему в голову.
Эди тяжело вздохнула и плотнее завернулась в простыню. Приятное воздействие шампанского испарилось.
– Не могли бы мы поговорить об этом? Я искренне прошу прощения.
– О чем нам разговаривать? – Гауэйн застегнул ширинку, стараясь не встретиться взглядом с женой. – У меня создавалось впечатление, что я занимался с тобой любовью. Что ты была со мной в тот момент… Но очевидно, я был полным идиотом. Ты притворялась, а я был настолько глуп, чтобы тебе поверить. Достаточно глуп, чтобы думать, что в этом есть нечто особенное. – Он коротко рассмеялся. – Ты настоящая актриса. Каждый раз, когда ты стонала от предполагаемого наслаждения, я гордился, что мы идеально подходим друг другу. Думал, что, хотя ты написала о своем равнодушии к радостям плоти, я докажу тебе обратное.
– Я не должна была притворяться, – всхлипнула Эди, ломая руки. Она боялась его холодного взгляда еще больше, чем ярости. – Но тогда я не знала тебя так хорошо и стыдилась того, что происходит в постели.
– Ну так теперь мы знаем друг друга. Но как теперь тебе доверять? – Он схватил с пола сапог. – Ты такая честная, когда выпьешь!
Слова кипели бешенством.
Эди пыталась придумать ответ, но на ум ничего не приходило. В желудке горело, и неизвестно откуда возникла паническая мысль, что ее сейчас вырвет ему на ноги.
– Я надеялся жениться на женщине, которая будет любить и заботиться о Сюзанне, – продолжал он. – И не изменил своего решения даже после того, как в том же письме ты заявила, что не готова стать матерью. – Он сунул ногу в сапог и притопнул. Стук прокатился по комнате, как пистолетный выстрел. – Ты предупредила меня, а я проигнорировал предупреждение. Мне некого винить, кроме себя самого, за то, что моя сестра вырастет в чертовой Англии!
Это ранило так больно, что Эди даже не могла говорить. Хриплый крик вырвался из ее горла:
– Я хотела быть ее матерью! Хотела!
Вспышка недоверия во взгляде Гауэйна била больнее ярости. Но он тут же отвернулся в поисках второго сапога.
– Я бы любила ее, – продолжала Эди, дрожащим голосом. – Но тут появилась Лила, и…
Слезы брызнули ей на щеки.
Гауэйн пожал плечами.
– Стоило мне взглянуть на тебя, и я потерял способность мыслить здраво. Я пришел к твоему отцу и купил тебя, точно так как покупают лошадь. – Он сунул ногу во второй сапог. – Потом я позорно провалился в постели, не говоря уже о том факте, что, как последний осел, даже не знал, что все эти охи и ахи сплошь театральная игра моей жены, чрезвычайно талантливой актрисы.
Эди увидела, как его передернуло.
– Я сказал тебе, почему не спал с женщиной до брака? – бросил Гауэйн с такой яростью, что Эди снова заплакала. – Я, подобно Дон Кихоту, считал, будто честь требует нашей взаимной искренности. И когда встретил тебя, решил, что ты – та, которая мне нужна. Черт, я даже влюбился в тебя… – Она издала какой-то странный звук, и он поднял глаза. – Давай, назови меня проклятым глупцом, потому что я таков и есть. Я полюбил тебя и решил, что ты идеальная женщина, хотя все указывало на обратное.
– А теперь ты считаешь, что я не идеальная женщина для тебя? – спросила Эди надтреснутым голосом.
– Ты идеальный музыкант. Идеально играешь на виолончели. По правде говоря, единственное, что ты ценишь и любишь – этот инструмент. Твой отец практически так и сказал мне. Но я проигнорировал и его. Ты замужем за виолончелью, не за мной. А я женат на женщине, которой приходится напиваться, чтобы насладиться интимными отношениями с мужем.
– Неправда, – прошептала она. – Сначала… сначала мне нравилось. И ты это знаешь. Я вышла замуж за тебя.
Эди вглядывалась в лицо мужа в поисках искорки тепла, которая всегда присутствовала, когда он смотрел на нее, когда протягивал руку, чтобы коснуться. Она всегда чувствовала, что он хотел ее… да, что он любил ее.
Но искорка исчезла.
– Ты сказал, что любишь меня! – вскричала она, ненавидя звук собственного голоса, молящего о прощении. – Это не может просто так исчезнуть.
– Я люблю женщину, созданную моим воображением, – отрезал Гауэйн, – женщину, у которой был такой жар, что она даже не могла меня слышать. Но я не заметил, что эта женщина – не ты. Ты сама сказала, что не хочешь быть матерью, но мне казалось, что ты сможешь изменить свою натуру ради меня. Я был так же пьян, как мой отец после бутылки виски, но только пьян продуктом собственного воображения.
