– Совместимы, – упрямо возразил он.
– Ты должен смириться с тем, что иногда мир не вертится в ту сторону, в какую хочешь ты, – мягко заметила она.
Гауэйну хотелось завыть. Вертится так, как хочет он? При таких родителях? При собаке, о которой он не мог перестать думать… А без Эди его и вовсе ждет каждодневный ад. Приговор к десяти тысячам лет мрачного холодного одиночества.
– Пожалуйста, – хрипло попросил он. – Дай нам еще один шанс, Эди. Пожалуйста.
После долгого молчания Эди спросила:
– Почему ты поднялся на башню?
– Ты не пустила меня, а я хотел быть с тобой.
Все так просто…
На ее губах дрогнула улыбка. Гауэйн видел, что в уголке ее рта таится поцелуй, тот, который она никогда не отдавала. Тот, от которого хотелось все время целовать ее.
– Если уедешь в экипаже, я поеду следом, – поклялся он. – А когда приедешь домой, если твой отец запрет двери, я влезу в окно твоей спальни. И это не имеет ничего общего с супружеской постелью, Эди. Ты для меня – все на свете. С того момента, как вошел в бальный зал и увидел тебя, я понял это. – Он взял ее руки и поднес ладони к губам. – Я жить не могу без тебя. Ты моя опора и путеводная звезда.
Гауэйн осторожно поцеловал сначала одну, потом вторую ладонь.
Эди почувствовала, как торнадо, каким был Гауэйн, уносит ее, заключив в глаз урагана. Какая женщина могла бы устоять?
Она попыталась уцепиться за все, что он сказал, все, что разбило ее сердце, и не вспомнила ничего… кроме одной фразы. И поэтому опустила глаза и попыталась найти способ выразить невыразимое.
– Не нужно, – прошептал он, притягивая ее к себе. – Не отталкивай меня.
– Это необходимо сказать.
Его голос был бесконечно нежен.
– Что, mo chridh?
– Не думаю, что когда-нибудь стану той, какую ты хочешь в постели, – призналась она. – Только, может быть, если я снова напьюсь. Но я… но я не хочу пить слишком много вина. После твоего ухода мне стало плохо, а наутро я чувствовала себя так ужасно, что даже играть не могла.
– Все испортило мое отношение к пьянству, – сказал он, обнимая ее. – Когда ты была под хмельком… я немного взбесился из-за воспоминаний о своей матери.
Как хорошо быть в объятиях Гауэйна!
Когда Эди посмотрела вниз и увидела, как он взбирается на башню, ее сердце замерло. Сама мысль об этом заставила ее прильнуть к нему, обнять за талию и прижаться щекой к плечу. Сейчас казалось, что мир вновь расцвел всеми красками.
– Я терпеть не могу много пить, и если это единственный способ наслаждаться нашей постелью… не смогу этого сделать. Прости…
– Если ты больше никогда не захочешь спать со мной, я смирюсь, – прошептал Гауэйн, целуя жену в макушку. – Тебе больно, а я так и не смог дать тебе наслаждение. Но единственное, с чем я не смогу смириться, твое возвращение в Лондон.
В этот момент Гауэйн, возможно, верил тому, что говорил. Но ошибался. Эди знала своего шотландца: Стантон проведет остаток жизни, пытаясь подарить ей наслаждение в постели. Она подумала об этом и ощутила, как искривились в улыбке ее губы: вряд ли большинство женщин имели бы причины жаловаться на подобные вещи…
И она остро ощущала, что прижимается к мускулистому, сильному, голому мужскому телу. Он ничем не дал понять, что некоторые части его тела поднялись и закаменели, но Эди все чувствовала через полотенце.
Она крепче сжала его талию. И все же по-прежнему стояла неподвижно, боясь пошевелиться, пообещать что-то такое, чего не могла выполнить. Ведь он ожидает, что она забьется в пароксизме наслаждения.
Сама идея заставила горло сжаться.
– Шшш, – прошептал он. Его большая рука нежно выводила круги на ее спине. – Ты не должна ничего делать, Эди. И мне, возможно, тоже не следует ничего делать. У меня повреждено запястье.
– И не только. Забыл про ребра?
– Не так уж они и болят. Бардолф написал, что ты меня покидаешь. Я должен был прийти. – Гауэйн поднял ее подбородок так, что их глаза встретились. – Я бы снова взобрался на эту башню, Эди. Не задумываясь.
Эди охватило чувство невыразимого покоя: Гауэйн жив; не валяется мертвым в канаве или разбитым и изломанным у подножия башни. Что бы она сделала, если бы он упал?
Мысль была такой ужасающей, что ее сердце затрепыхалось, и она прижалась губами к его шее.
– Эди, милая, – сдавленно прохрипел он.
– Ты ведь помнишь, что мне высказал тем вечером? – Гауэйн кивнул. – А позднее добавил, что я лежу подобно оладье, но, по справедливости, Гауэйн, это ты велел мне лежать так.
Он попытался что-то выговорить, но удалось ему это не сразу:
– Мне стоило застрелиться после таких слов. Это сказал мой отец о женщинах. Я был так зол, что на секунду превратился в него.
Его глаза стали совсем черными от раскаяния.
– Я не хочу, чтобы ты сосредоточивался на мне. Не хочу волноваться о том, достигла я petit mort или нет.
– Но чего же ты хочешь?
– Хочу сама ласкать тебя. И чтобы ты даже не дотрагивался до меня. Только сегодня ночью! Пожалуйста. Я так измучена.
– Я никогда не хотел, чтобы ты испытывала что-то, кроме наслаждения.
– Ты позволишь мне решать, что мы будем делать? Так, чтобы хоть раз я не волновалась, достигну ли успеха.
Он сжал ладонями ее лицо.
– Между нами не может быть успеха или провала. Я любил бы тебя, и если бы мы больше никогда не легли в постель вместе.
Улыбка Эди дрогнула.
– А если я никогда не смогу добиться этого успеха. Ты не…
Гауэйн покачал головой, по-прежнему глядя ей в глаза.
– Это не вопрос успеха или поражения. Любовь не измеряется подобными вещами. Только добротой, а я в этом отношении был полнейшим неудачником.
– Вовсе нет, – выдохнула она. – Я люблю тебя!
Радость, вспыхнувшая в его глазах, была такой чувственной, что Эди сжала ладонями его голову и поцеловала в губы. Когда они разъединились, ее дыхание было прерывистым, а грудь быстро вздымалась.
– Мне следовало сначала вымыться, – хрипло сказал он. – Я пойду в замок, и…
– От тебя пахнет дождем, кожей и немного по́том, – перебила Эди, обдавая мужа призывным взглядом. – Мне это нравится больше, чем миндальное мыло. От тебя пахнет… мужчиной. Так, что мне хочется облизать тебя с головы до ног.
Проклятье сорвалось с губ Гауэйна, но он сумел удержаться, чтобы не наброситься на нее. Радость жгла его раскаленным стержнем. Он хотел выть на луну, упасть на колени, схватить ее…
Нет.
– Я сделаю все, что ты хочешь!
