«Это биполярная ситуация. Когда вы загоняете слонов в парк и пасете скот вовне его, вы получаете две разных среды обитания. Внутри вы теряете все деревья, и лес становится лугом. А снаружи все зарастает густым кустарником».
В 70-80-х годах XX века слоны научились весьма болезненным путем оставаться там, где безопасно. Нечаянно они вломились в глобальное столкновение с углубляющейся африканской бедностью, которая в Кении сочетается с самой высокой рождаемостью в мире и бумом, вызванным так называемыми азиатскими тиграми экономики, пробудившим тягу Дальнего Востока к предметам роскоши. А они включают в себя слоновую кость: спрос на нее превысил даже похоть, когда-то столетиями финансировавшую работорговлю.
Когда цена в $20 за килограмм выросла в 10 раз, браконьеры превратили места вроде Тсаво в мусорную кучу из трупов с обрезанными бивнями. К 1980-м больше половины 1,3 миллиона африканских слонов были мертвы. В Кении осталось всего лишь 19 тысяч, упрятанные в такие охранные зоны, как Амбозели. Международные запреты на добычу слоновой кости и приказы стрелять на поражение в браконьеров приостановили, но не искоренили резню, особенно убийство слонов за пределами парков под предлогом защиты посевов или людей.
Желтокорые акации, когда-то обрамлявшие болота в Амбозели, исчезли, поваленные теснящимися толстокожими
[24]
. Когда парки стали безлесными равнинами, такие пустынные животные, как газели и ориксы, заменили поедателей ветвей: жирафов, куду и бушбоков. Получилась рукотворная копия сильнейшей засухи, какие бывали в Африке во времена ледниковых периодов, когда среды обитания сжимались и животные сбивались в оазисы. Африканская мегафауна пролезла сквозь те бутылочные горлышки, но Дэвид Уэстерн опасается того, что может с ней случиться в этот раз: с беженцами, выброшенными на берег острова посреди моря поселений, выделенных наделов, объеденных пастбищ и производственных ферм. Тысячи лет мигрирующие люди были их эскортом в Африке: кочевники и их стада брали необходимое и уходили дальше, оставляя природу за собой только богаче. Но теперь такая миграция людей практически завершилась. Теперь к нам приходит пища, а также предметы роскоши и другие продукты потребления, не существовавшие большую часть человеческой истории.
Из всех мест на Земле – за исключением Антарктики, где люди никогда не жили, – лишь Африка не столкнулась с массовым вымиранием диких животных. «Но интенсивное земледелие и высокая численность населения, – беспокоится Уэстерн, – означают, что мы наблюдаем его сейчас». Баланс, установившийся между людьми и дикими животными в Африке, бесконтрольно нарушается: слишком много людей, слишком много коров, слишком много слонов согнано на слишком маленькие участки земли слишком многими браконьерами. Надежда, поддерживающая Дэвида Уэстерна, лежит в знании, что часть Африки осталась такой, какой была до того, как мы превратились в ключевой вид, достаточно мощный, чтобы помыкать даже слонами.
В 70-80-х годах XX века слоны научились весьма болезненным путем оставаться там, где безопасно.
Он полагает, что, если бы не осталось людей, Африка, в которой люди жили дольше, чем в любом другом месте, парадоксальнейшим образом вернется в самое нетронутое девственное состояние на Земле. С таким большим количеством диких животных, поедающих ветви и траву, Африка – единственный континент, на котором экзотические растения не сбежали из пригородных садов, чтобы завоевать сельскую местность. Но в Африке после ухода людей произойдут некоторые важные изменения.
Когда-то североафриканский скот был диким. «Но после тысяч лет среди людей, – говорит Уэстерн, – их отбирали по брюху, чтобы передний отдел желудка был как можно больше и животные могли поглощать огромное количество пищи в течение дня, так как они не смогут пастись ночью. Так что теперь они не слишком быстры. Предоставленные сами себе, они будут довольно-таки уязвимой говядиной превосходного качества».
Большим количеством говядины. Домашний скот на настоящий момент представляет собой больше половины живого веса экосистем африканской саванны. Без копий масаев, служащих им защитой, они обеспечат оргию для опьяненных добычей львов и гиен. Как только коровы исчезнут, будет более чем в два раза больше пищи для всех остальных. Прикрывая от солнца глаза, Уэстерн облокачивается на джип и подсчитывает, что все это будет значить. «Полтора миллиона диких животных могут уничтожать траву так же эффективно, как домашний скот. Взаимодействие между ними и слонами будет более плотным. Они будут играть ту самую роль, которую масаи описывают, когда говорят «скот растит деревья, а слоны – траву».
Что же касается слонов без людей: «Дарвин считал, что в Африке около 10 миллионов слонов. И это очень близко к тому, сколько их тут было до масштабной добычи слоновой кости». Он оборачивается взглянуть на стадо слоних, месящих грязь в болоте Амбозели. «В настоящее время у нас всего полмиллиона».
Отсутствие людей и в 20 раз больше слонов вернут последним неоспоримое право быть основным видом в мозаичном ландшафте Африки. Для сравнения, в Северной и Южной Америках в течение 13 тысяч лет никто, кроме насекомых, не поедал древесной коры и кустарника. После смерти мамонтов появились бы огромные леса, если бы фермеры их не вырубали, пастухи не жгли, крестьяне не употребляли их в качестве топлива или девелоперы не пускали под бульдозер. Без людей американские леса будут представлять собой огромные ниши, ожидающие любых травоядных, достаточно крупных, чтобы воспользоваться питательными веществами древесины.
3. Коварная эпитафия
Партуа оле Сантиан слышал эту историю достаточно часто, когда рос, бродя с коровами своего отца к западу от Амбозели. И уважительно слушает, как Каси Куньи, седой старик, живущий со своими тремя женами в бома в Масаи-Мара, где теперь работает Сантиан, рассказывает ее вновь.
«В начале, когда был только лес, Нгаи создал бушменов, чтобы те охотились для нас. Но когда животные ушли слишком далеко, чтобы на них охотиться, масаи взмолились Нгаи, чтобы тот дал нам животное, которое не уйдет, и Он велел ждать семь дней».
Куньи берет полосу шкуры и держит ее одним концом к небесам, чтобы продемонстрировать наклонную плоскость, соединившую их с Землей. «Скот сошел к нам с небес, и все сказали: «Смотрите! Наш бог так добр, он послал нам такое прекрасное животное. У него есть молоко, прекрасные рога, оно разных цветов. В отличие от диких животных или буйволов, которые одноцветные».
В этом месте история становится неприятной. Масаи объявили, что весь скот предназначен для них, и выгнали бушменов из своих бомас. А когда бушмены попросили Нгаи дать и им скот для пропитания, Он отказался, но взамен предложил лук и стрелу. «Вот поэтому они до сих пор охотятся в лесах, вместо того чтобы пасти стада, как мы, масаи».
Куньи улыбается, его большие глаза поблескивают красным в лучах вечернего солнца, отбрасывающих зайчиков от подвесных бронзовых серег в форме конусов, оттягивающих мочки его ушей к подбородку. Масаи, объясняет он, научились сжигать деревья, чтобы создавать саванны для своего скота; огонь также отогнал малярийных комаров. Сантиан понимает, к чему он клонит: когда люди были всего лишь охотниками и собирателями, они мало отличались от любых других животных. А потом их избрал Бог и сделал пастухами, с божественным правом повелевать дикими животными, и их благосостояние росло.
