Если так, то, должно быть, природа ускоряет отбор, увеличивая шансы, что где-то в новом поколении молодых полевок появятся мыши с повышенной устойчивостью к радиации. Другими словами, мутации – но более сильные, ведущие к адаптации к поврежденной, изменяющейся среде обитания.
Обезоруженные неожиданной красотой зараженных радиацией чернобыльских мест, люди даже попытались помочь природной жизнеутверждающей браваде, поместив в нее легендарное животное, которое в здешних местах не видели уже несколько столетий: зубра, привезенного из белорусской Беловежской Пущи, реликтового европейского леса, делимого Белоруссией с Польшей. Пока что они мирно пасутся и щиплют даже горькую полынь с названием здешних мест – «чорнобыль» по-украински.
Пересилят ли их гены радиацию, станет известно лишь через несколько поколений. Но может появиться и дополнительная нагрузка: новый саркофаг, закрывающий бесполезный старый, так же не вечен. Со временем, когда его крышу сдует, радиоактивная вода внутри и в соседних прудах-охладителях может испариться, выдав новое облако радиоактивной пыли для вдыхания цветущим чернобыльским зверинцем.
После взрыва в Скандинавии было так много радионуклидов, что северных оленей забивали, но не ели. Чайные плантации
Турции оказались так равномерно заражены, что пакетики турецкого чая использовались на Украине для калибровки дозиметров. Если после нашего ухода пруды-охладители 441 АЭС по всему миру будут испаряться, а ядра их реакторов – плавиться и гореть, окутывающие планету облака окажутся куда более коварными.
А тем временем мы все еще здесь. Не только животные, но и люди пробрались обратно в зараженные зоны Чернобыля и Новозыбковского района.
Пересилят ли их гены радиацию, станет известно лишь через несколько поколений.
Теоретически они находятся там нелегально, но власти не слишком стараются помешать отчаявшимся или нуждающимся оседать на пустых местах, пахнущих свежестью и кажущихся чистыми, пока никто не смотрит на дозиметры. Большинство из них не просто ищут свободную собственность. Подобно вернувшимся ласточкам, они идут, потому что были здесь раньше. Зараженное или нет, это нечто настолько ценное и незаменимое, что стоит риска ранней смерти.
Это их дом.
Глава 16
Наша геологическая летопись
1. Дыры
Один из крупнейших и, возможно, наиболее долгоживущих следов человеческого существования – самый молодой. Если измерять по полету кречета, он находится в 290 километрах к северо-востоку от Йеллоунайфа, города в Северо-Западных территориях Канады. Пролетая там, вы увидите очень круглую дыру полкилометра шириной и 300 метров глубиной. Там вообще много огромных дыр. Эта сухая.
Правда, за ближайшие 100 лет и прочие могут стать такими же. К северу от 60-й параллели в Канаде больше озер, чем во всем остальном мире вместе взятом. Почти половина Северо-Западных территорий не земля, а вода. Здесь ледниковые периоды выдолбили пещеры, в которые падали айсберги при отходе ледников. Когда они растаяли, эти земляные котелки заполнились пластовыми водами, превратившись в бесчисленные зеркала, блестящие в тундре. Но схожесть с огромного размера губкой обманчива: поскольку в холодном климате испарение происходит медленно, здесь выпадает меньше осадков, чем в Сахаре. Теперь, когда вокруг этих котелков тает вечная мерзлота, пластовая вода, удерживаемая тысячи лет промерзшей почвой, утекает.
Если губка северной Канады высохнет, это будет наследием человечества. А пока что дыра, с которой мы начали, и две более новые поменьше образуют Екати, первый алмазный рудник Канады. Начиная с 1998 года цепочка 240-тонных грузовиков с трехметровыми колесами, принадлежащих ВНР Billiton Diamond, Inc., перевозят более 10 тысяч тонн руды на дробилку 24 часа в неделю, 365 дней в году, даже при температуре в -50 °C.
Ежедневная выручка – горсть алмазов ценой свыше 1 миллиона долларов.
Их находят в вулканических трубах, сформировавшихся более 50 миллионов лет назад, когда магма, несущая чистый, кристаллизировавшийся углерод, поднималась из глубины сквозь окружающий гранит. Однако еще более редкое, чем эти алмазы, то, что упало в кратеры, образовавшиеся лавовыми трубами. Дело было в эоцене, когда сегодняшняя покрытая лишайниками тундра была хвойным лесом. Первые рухнувшие деревья должны были сгореть, но по мере остывания другие лишь засыпались мелким пеплом. Защищенные от воздуха и сохраненные в сухом холоде Арктики, стволы сосен и красного дерева, найденные старателями, даже не окаменевшее, а настоящее дерево: неповрежденные 52-миллионолетние лигнин и целлюлоза тех времен, когда млекопитающие только начинали занимать ниши, оставленные динозаврами.
Один из древнейших видов млекопитающих на Земле до сих пор обитает здесь, реликт плейстоцена, сумевший уцелеть, потому что невероятно хорошо приспособлен для выживания в климате, из которого люди ледникового периода предпочли сбежать. Каштановый мех мускусного быка – самое теплое органическое волокно из известных, в восемь раз теплее овечьей шерсти. Называемый эскимосами «кивиут», он делает мускусных быков настолько невосприимчивыми к холоду, что превращает их в буквальном смысле в невидимок для инфракрасных спутниковых камер, использующихся для слежения за стадами канадских северных оленей. Но в начале XX века кивиут чуть не стал причиной гибели вида, когда мускусных быков почти перебили охотники, продававшие шкуры в Европу на полости для карет.
Сейчас оставшиеся несколько тысяч находятся под охраной, и единственный законный способ собирать кивиут – искать клочки, зацепившиеся за растительность тундры; трудоемкое занятие, приводящее к цене в 400 долларов за свитер из самой ультрамягкой шерсти, какую только может дать мускусный бык. Однако если климат Арктики будет становиться все мягче, кивиут опять может стать гибельным для этого вида – правда, если люди (или хотя бы их шумные испускатели углерода) исчезнут, у мускусного быка получится отдохнуть от жары.
Если же исчезнет слишком много вечной мерзлоты, за ней начнет таять залегающий глубоко лед, образующий кристаллические решетки вокруг молекул метана. По существующим оценкам, около 400 миллиардов тонн этих замерших отложений метана, называемых клатратами, лежит под тундрой, а под мировым океаном еще больше. Весь этот глубоко замерзший природный газ, которого по меньшей мере столько же, сколько запасов традиционного газа и нефти, одновременно прельщает и пугает. Поскольку он настолько рассредоточен, никто еще не придумал дешевого способа добычи. Но поскольку его так много, если он всплывет, когда растают ледяные клетки, это количество метана может возвести глобальное потепление до такого уровня, какого не было со времени вымирания пермского периода 250 миллионов лет назад.
Но пока не найдется что-нибудь дешевле и чище, единственный все еще богатый источник ископаемого топлива, на который мы можем рассчитывать, оставит куда более крупную подпись на поверхности, чем просто открытый алмазный рудник – или медные, железные или урановые рудники, если уж на то пошло. После того как те заполнятся водой или собственной занесенной ветром пустой породой, этот сможет протянуть еще несколько миллионов лет.
