– Кошмар.
– Тогда раздевайся. Выберем что-нибудь поспокойнее. – Подоспел Зиновий.
Но Саша вспомнила себя недавнюю – в кабинете врача, в злобе, в слезах. Что за контраст с той эффектной, независимой дамой, что сейчас смотрела на нее из огромного магазинного зеркала!
Хорошо, что благодаря Мишке она больше не сутулится.
И девушка произнесла бесшабашно:
– Нет. Давай купим это. Если, конечно, у тебя хватит денег на череп.
– Не бойтесь, это не золото. Эксклюзивная бижутерия, – заволновались продавщицы.
– Берем все, – улыбнулся Зиновий. – И срежьте, пожалуйста, ценники.
Александра с удовольствием позволила запихать свои старые одежки в фирменный пакет. И теперь гордо вышагивала под руку с Зиновием на первых в своей жизни высоких каблуках. Он глядел с любовью, да и другие мужики посматривали с интересом. А Саша думала: «Из-за чего, правда, я рыдала? Ну, не заболел Мишка – и хорошо. Главное-то не он, а моя жизнь. И мои анализы».
С ними, сказала сегодня врач, все хорошо. Вирусная нагрузка практически нулевая, иммунный статус высокий. СПИД пока себя никак не проявляет, антиретровирусная терапия не нужна. Можно расслабиться и получать удовольствие.
* * *
Квартира у Зиновия оказалась в старом доме, лифт сломан, мусорные баки на улице. Зато неподалеку шумел престижный Ленинский, в ободранном подъезде стояли цветы, и рукописное объявление с изящными виньетками просило не сорить.
– Тут преподам из МГУ раньше квартиры давали. Тем, кто не от мира сего.
– А нормальных куда девали? – хихикнула Саша.
– Как куда? В дома поприличнее! Разве поедет кто в здравом уме в квартиру с газовой колонкой? Но я все равно ее куплю – когда разбогатею.
Саше казалось: авантюрист и наверняка ловелас, Зиновий живет в модной студии, с вызывающе огромной кроватью по центру и кухней-выгородкой. Однако жилье оказалось патриархальным: стенка, горка, ковры. Множество книг.
Зиновий, впрочем, от них открестился:
– Это хозяйские.
Саша прошлась по комнате. В посудном шкафу, за старомодной супницей, тактично прятались несколько кубков. Рядом лежала стопка грамот.
– Тоже хозяйские? – показала на них девушка.
– Да нет, мои. Я когда-то был, – Зиновий расправил плечи, – подающий большие надежды спортсмен. Угадаешь, чем занимался?
– Э… борьбой.
– Холодно.
– Плаванием?
– Тоже мимо.
– Стрельба?
– Вообще полный айсберг. Но мне приятно, что ты не догадалась. Я – мастер спорта по шахматам.
– Ой! – расхохоталась Саша. – А почему ты тогда не сутулый? И не очкарик?!
– Потому что отец заставлял после каждой шахматной партии отжиматься. И пресс качать. А очки были. Но я лазерную сделал коррекцию.
– Слушай, я совсем не разбираюсь в людях! – Она плюхнулась на диван. В изумлении увидела: в ногах аккуратно сложен клетчатый, стариковский плед.
Саша с удовольствием им укрылась.
– Вон еще подушка под спину, – подсказал Зиновий.
Но она уже разглядывала книги – те, что рядом с диваном, на низком столике.
– Высшая математика? Ты что, еще и студент?!
– Вечный. Я в академке.
– Нет, Зиновий, – покачала она головой. – Ты не просто совратитель безмозглых девчонок. Ты гораздо опаснее.
– Брось. Я заурядный неудачник, – усмехнулся он.
– Но у тебя профессия есть? Кроме штурмана? И игрока в покер?
– Курсы бухгалтеров.
– Ну, вообще! – Саша и правда развеселилась. – Я-то гипотезы строю: киллер. Или мошенник мирового масштаба. А он, оказывается, бухгалтер. И шахматист. Раз так, тебе просто необходимы нарукавнички. Знаешь, такие, до локтя, на резинке. Чтоб у костюма рукава не портились.
– У меня есть.
Тут ее просто перекосило от хохота:
– И ты в них ходишь? На работу?!
– Нет, Сашка, – он сел рядом. Обнял. – Они от деда остались, на память. А на работу я вообще не хожу. Отчетность дома делаю.
Наклонился поцеловать, но она выскользнула из его рук.
В магазине, когда он платил, а она благодарно улыбалась, ей казалось, все будет просто. Ну, поехали к нему, переспали, подумаешь. Однако переступить черту оказалось не так и легко.
С Мишкой она когда-то просто решила: пришло время, надо избавляться от девственности. Неприятная, но необходимая процедура.
А сейчас ей – то жарко, то холодно. Дикое желание, чтобы Зиновий обнял ее, навалился, вцепился. И одновременно хочется убежать и не видеть его никогда.
Потому что даже сейчас, пока знакомство совсем мимолетное, она чувствует, как этот человек пускает корни, прорастает прямо в нее. Что будет, когда они переспят? Она станет его тенью, клоном? Послушной исполнительницей любой его прихоти?
– Слушай, у меня голова кругом. Давай еще поговорим, – попросила Саша.
– Давай, – не стал возражать Зиновий. – Только клубнику принесу. А то товар ненадежный. Обидно будет, если испортится.
Притащил с кухни целый поднос. Поставил рядом с «Высшей математикой». Хлопнуло шампанское. Звякнули бокалы.
– Расскажи что-нибудь, – попросила она.
– Веселое или грустное?
– Жизненное.
– В Питере есть отель. В самом центре, рядом с Дворцовой. У них на верхней террасе пьют кофе. Виды – во все стороны. На Зимний, на Исакий, на крыши – они тоже потрясающие. И придумали в гостинице сервис: можно написать, прямо за столиком, открытку. Отдать официантам. А они отправят. Я написал, конечно. Самому себе. Полгода назад. Да и забыл про нее. А сегодня вдруг приходит. Спасибо нашей медленной, но такой надежной почте.
Он протянул измятую, с красивой маркой почтовую карточку.
Саша рассмотрела вид. Ночной Питер сиял огнями и царственной, хоть и потрепанной, надменностью. Текст девушка читать не стала, но успела увидеть «… и нам хорошо».
С кем это ему хорошо?
Спрашивать не решилась.
Разом погрустневший Зиновий объяснил сам:
– Это мы с папой были. Его последняя поездка. Он очень Питер любил. Захотел попрощаться.
Саша вздохнула. Полагается сочувственно вздыхать, когда кто-то говорит о смерти.
Но чувствовала не жалость – зависть. Да, человек умер, зато с каким теплом о нем говорит сын.
А они со своим отцом – живым и здоровым! – совсем чужие. Какие там поездки в Антарктиду, в Питер. Ни разу в жизни даже не поговорили ни о чем, кроме ужина или ее оценок.
