Она останавливалась у стен, столбов, магазинов – везде, где белели-пестрели объявления. И очень скоро увидела среди продажи колясок и уроков английского языка: «Сдаю комнату. Улица Гагарина. Удобства частичные. Недорого. Без детей и животных. Востоку не обращаться».
Почерк старческий, но очень старательный. Александра даже представила: серьезная бабуля, хмурится, грызет ручку, долго думает над формулировками.
Улица Гагарина оказалась совсем рядом. Домик двухэтажный, на восемь квартир, с миниатюрным двориком.
Старушенция (угадала Саша!) оказалась суровой. Дальше порога не пустила. Сначала изучила паспорт. Затем учинила допрос: где девушка собралась работать. Когда услышала, что трудницей, фыркнула:
– Жизнь кончена? Ох и надоели вы! И все ведь в монастырь, в монастырь! Лучше бы на завод пошла!
– Берете вы меня или нет? – начала злиться Александра.
– Да возьму, ладно, – сделала милость старуха. – Только деньги вперед. За месяц. Мне даже выгода. Потому что сбежишь ты через неделю.
* * *
Но Саша не убежала.
Хотя работа оказалась противной. Нудной. Унизительной. Какое там – чистить картошку или работать в теплице, как надеялась Александра. Ее постоянно отправляли мыть полы. Подметать. Убирать отхожие места. Плюс приходилось в свободное время, то бишь ночью, читать Евангелие, Жития Святых. Выстаивать на всех службах.
Зато думать о прошлом или строить мрачные прогнозы на будущее времени не оставалось. И только Зиновий иногда ей являлся. Посмотришь мимоходом на облако и отчетливо увидишь в нем знакомую улыбку. Или в церкви он оказывался – всегда там, где молятся за упокой. Саша несколько раз не выдерживала, бросалась. И видела, что стоит перед распятием совсем чужой человек. Извинялась, вытирала слезу. Покупала и ставила свечку.
Однажды сбежала из монастыря. Взяла с охраняемой стоянки свою запылившуюся «восьмерку». Купила в киоске карту Владимира. Приехала на переговорный пункт.
Позвонила в справочную подмосковной больницы.
– Лесков? Какое отделение?.. – переспросили в трубке.
– Привезли в реанимацию. Ночью, восемнадцатого июня.
– Лесков? Зиновий?.. Вообще такой не поступал!
Надежду ничем не убьешь.
Саша вскрикнула:
– Может, вы его к себе и не оформляли? Сразу в другую больницу перевели?!
– Как это мы можем не оформить! А, вот, нашла. Умер он. В те же сутки. Эй, девушка?
Александра тихо повесила трубку на рычаг.
Улыбнулась сквозь слезы.
По крайней мере, она теперь точно знала: умереть – не значит исчезнуть. Зиновий, пока не минуло сорок дней, здесь, на земле. Прощается. Она и ночью иногда просыпалась – чувствовала его нежную ладонь на своей щеке.
В другой раз отпуск – на целых два часа – ей милостиво предоставила настоятельница.
Свободное время Саша провела в интернет-кафе. Интересовало одно: криминальная хроника. Москва. Первый в столице карнавал. 17–18 июня.
Изучила все ссылки, какие были. Аварии, драки, два убийства. Три грабежа. Семнадцать краж. Леший знает, входит их случай в эту статистику или нет. Запросы – «Зиновий…», «кольцо с бриллиантом в шесть карат», «стрельба во время карнавала» – оказались пустыми.
Последним номером Саша вбила в окошечко поиска собственные имя-отчество-фамилию.
Она не появлялась дома уже четыре месяца. Может, родители обеспокоились? Объявили в розыск?
Но нет. Тоже ни единого полного совпадения. Как там папа сказал? «Мы тебя вычеркнули из своей жизни»?
– Самих вас… надо вычеркнуть, – пробормотала она.
И тут же перекрестилась. Отругала себя за греховную мысль. Она пока не научилась всех прощать. Но понимать людей стала лучше. Конечно, родителям тяжело. Надеялись, что дочка в Америке карьеру сделает, а она им – такой «подарок».
И еще Саша теперь умела в любом плохом находить хорошее.
Никому не нужна? Зато Бог ее любит, приблизил к себе.
Тяжело больна? Да ладно вам. Руки-ноги работают, глаза видят, уши слышат. Что еще надо?
Врачи из Центра борьбы со СПИДом в свое время накрутили, что с ее болезнью нужно обязательно беречь себя, словно хрустальную вазу. Есть витамины и мясо. Много гулять. Отдыхать после обеда. Спать как минимум восемь часов. Никакого тяжелого физического труда – только умеренные спортивные нагрузки.
Ничего этого Александра не делала. Но чувствовала себя – удивительно! – куда лучше, чем весной. Когда они с Зиновием сладко ели, много спали.
Спина, правда, побаливала из-за того, что постоянно на ногах. И лимфоузлы на шее опухали. Наверно, потому что потной часто выскакивала на ветер.
Миновал месяц. Ее вызвала к себе настоятельница.
Говорила в этот раз совсем по-другому. Ласково, почти по-матерински. Предложила начать работать в сиротском приюте при монастыре:
– Когда на кухне поможешь, а когда и с детьми. Ты ведь студентка? Математику школьную объяснить сможешь?
– Арифметику без проблем, – усмехнулась Саша. – Геометрию с алгеброй вряд ли.
– У нас дети с отклонениями, им геометрия не нужна, – отозвалась настоятельница.
И жить, сказала, можно перейти в монастырь:
– Хорошее местечко в трехместной келейке освобождается. Светлое, у окна.
– Спасибо! – просияла Саша. – Я как раз вчера вечером собиралась своей бабуле платить, за второй месяц. А ее дома не было. Бог, видно, отвел!
– Да, я беру тебя трудницей. Но ты должна мне рассказать, – настоятельница не сводила с нее глаз, – в чем причина? Почему ты здесь? У тебя погиб любимый человек?
Александра не стала спрашивать: «Откуда вы знаете?»
Матушка проницательна. Да и многие видели, что Саша постоянно ставит свечки за упокой.
Она осторожно ступила на шаткий лед:
– Мне… мне ничего не нравилось. Там, в миру. А здесь, у вас, мне хорошо.
– Но у тебя есть родители. О них ты подумала?
– Они… они не хотят со мной общаться.
К счастью, настоятельница не стала спрашивать почему.
Строго произнесла:
– Ты все равно должна к ним поехать.
– Зачем?
– Попросить прощения. И рассказать, где ты.
– Им это все равно, – вздохнула Саша.
– Возможно, ты права. Возможно, ошибаешься. Но у нас такой порядок. В миру обязательно кто-то должен знать, где ты.
– Хорошо, – кивнула Саша, – я съезжу.
– Сколько тебе нужно времени?
– Три дня.
– Твоя келья будет тебя ждать.
