Никогда не верила в романтическую чушь про сердца. Моя вера зиждилась на духах и лабиринтах. На них строились реальность и мой заработок. Но в ту ночь сердечной боли мне хватило сполна. Впервые пришлось признать, что у меня все же есть сердце и оно может болеть. Причинять немыслимые страдания.
Теперь я стала старше, повзрослела, а с возрастом люди меняются, становятся мудрей. Наверное. Но той наивной девчушки, отчаянно тянущейся к крепкому мужскому плечу, больше нет. Я давно превратилась в оружие, марионетку в чужой игре. До сих пор не знаю, что хуже.
В камине еще горел огонь. Отблески пламени освещали темный силуэт у окна.
– С возвращением.
Я промолчала.
Страж обернулся.
– Ну давай. Тебе наверняка есть что сказать, – вырвалось у меня.
– Нет, Пейдж. – После короткой паузы он продолжил: – Ты думаешь, что поступила глупо. Полностью согласен.
Я потупилась:
– Мне просто хотелось, чтобы… чтобы…
– Чтобы тебя заметили, – кивнул он, глядя на огонь. – Теперь мне ясно, почему это воспоминание так тебя тревожит. В нем кроется твой главный страх – страх, что у тебя за душой нет ничего, кроме дара странницы. Единственная часть тебя, которая по-настоящему ценится. Другие части ты утратила еще в Ирландии. Потому и тянешься к Джексону Холлу, хотя тот обращается с тобой как с вещью. Для него ты лишь телесная оболочка с уникальным содержимым. Бесценный дар в человеческом обличье. Но Ник Найгард открыл тебе глаза. В ту ночь, когда тебя отвергли, ты взглянула в лицо своему главному страху – что тебя никогда не оценят как человека, как совокупность качеств. Только как диковинку. Тебе не оставили иного выбора, как отдаться первому встречному, который знать не знает о странниках и прочем. Вот и все.
– Не вздумай меня жалеть, – прошипела я.
– Я не жалею, но очень хорошо понимаю, каково это – хотеть, чтобы тебя принимали как есть.
– Такое больше не повторится.
– Разве одиночество спасло тебя? Уберегло от ошибок?
Я отвернулась, не в силах скрыть злость. Моя ненависть к рефаиту лишь окрепла. Вывернул мне душу наизнанку и еще смеет учить жизни!
Страж опустился рядом на кровать:
– Сознание невидца подобно воде. Пресное, однотонное и прозрачное, оно ограничено минимальными функциями жизнедеятельности. Сознание же ясновидца сродни маслу, густое и насыщенное. А вода с маслом не смешивается.
– Намекаешь, поскольку он невидец…
– Вот именно.
Мне сразу полегчало. Не фригидная, и ладно. После той ночи обратиться к врачу не рискнула: сайенские медики в таких вопросах отличались крайней нетерпимостью.
Внезапно появилась новая мысль.
– Если у нас в мозгах масло, тогда… что у вас?
Рефаит медлил с ответом, но затем бархатным тоном произнес единственное слово:
– Огонь.
Меня бросило в дрожь. Огонь и масло вместе дают взрыв. Нет, нельзя думать о нем в таком духе. Он вообще не человек. Пусть понимает меня сколько влезет – плевать. Ничего не изменилось. Он по-прежнему мой куратор и рефаит в придачу.
Страж посмотрел на меня в упор:
– Пейдж, под конец у тебя промелькнуло еще одно воспоминание.
– Какое?
– Кровь. Много крови.
Я устало отмахнулась:
– Наверное это как-то связано с полтергейстом на маковом поле. У них всегда кровавые думы.
– Нет, то воспоминание уже было. Это совсем другое, и крови очень много, ты буквально захлебываешься ею.
– Понятия не имею, о чем ты, – искренне ответила я.
Рефаит долго вглядывался мне в лицо и наконец кивнул:
– Постарайся выспаться как следует. Завтра, как проснешься, подумай о приятном.
– О чем, например?
– О том, как сбежать из города. Когда предоставится возможность, нужно быть наготове.
– Значит, ты мне поможешь?
Пауза. У меня вдруг лопнуло терпение.
– Слушай, ты изучил меня вдоль и поперек: сны, подсознание и прочее, а мне до сих пор неясны твои мотивы. Чего добиваешься?
– Пока Нашира держит нас обоих под колпаком, меньше знаешь – крепче спишь. Если тебя вновь начнут допрашивать, честно скажешь, что не в курсе дела.
– Какого дела?
– А ты настойчивая.
– И поэтому до сих пор живая.
– Нет, просто у тебя иммунитет к опасности. – Он хлопнул себя по коленям. – В курс дела тебя не введу, но если хочешь, могу рассказать про алый цветок.
Предложение застало меня врасплох.
– Валяй.
– Знаешь историю Адониса?
– В сайенских школах классике не учат.
– Извини, запамятовал.
– Хотя погоди… – Мне вспомнились краденые тома в логове Джекса. Босс обожал мифологию, которую называл запретным плодом. – Адонис, случаем, не бог?
– Возлюбленный Афродиты. Он был прекрасным молодым охотником и смертным. Очарованная им Афродита предпочла его общество богам. Легенда гласит, что ее муж, бог войны Арес, в пылу ревности обернулся диким вепрем и убил соперника. Адонис умер на руках у Афродиты, и его кровь запятнала землю. Склонившись над телом возлюбленного, богиня окропила его чудодейственным нектаром, и на том месте родился анемон – нежный цветок, алый, как сама кровь. Дух же Адониса отправился в загробный мир. Однако Зевс внял мольбам Афродиты и разрешил юноше полгода проводить среди живых, а вторую половину – среди мертвых. – Страж взглянул на меня. – Поразмысли над этим, Пейдж. Монстров не существует, но за покровами мифов часто скрывается истина.
– Только не говори, что вы боги. Не переживу, если Нашира ко всему прочему окажется еще и святой.
– Мы многоликие сущности, но точно не святые. – Он осекся. – Хватит, и без того сказано много лишнего. Тебе нужно отдохнуть.
– Я совсем не устала.
– Все равно поспи. Завтра ночью покажу тебе кое-что.
Я откинулась на подушку и внезапно поняла, как сильно утомлена. Но тут же спохватилась:
– И не воображай, что заслужил мое доверие. Если только чуть-чуть.
– Спасибо и на этом. – Страж поправил одеяло. – Спи, юная странница.
Дважды просить не пришлось, но и во сне меня преследовали алые цветы и боги.
Проснулась я от стука. Небо за окном уже окрасилось в багрово-алые тона. Страж стоял у камина, затравленно глядя на дверь.
– Прячься, Пейдж. Живо.
Я соскочила с кровати и бросилась за дверь, скрытую портьерой, но створку прикрыла неплотно, оставив щелку для подглядывания.
