— Хорошо, мы подождем, пока ты закончишь.
Проходит еще четверть часа, прежде чем она наконец-то приходит с кухни в фартуке с крабом и с таким же хмурым видом.
— Почти вовремя, — бормочу я.
Эмили опять краснеет:
— Знаешь, наверное, я лучше почитаю. А вы, ребята, играйте без меня.
— Мы ждали только тебя, а теперь ты заявляешь, что вообще не будешь играть? Супер!
— Прости, Делл. Но у меня больше нет настроения играть. Поиграйте в «Жизнь» без меня. — Из красной она становится пунцовой, совсем как вареный рак. И уходит, больше не говоря ни слова.
— Черт! — чертыхаюсь я себе под нос. — Очередная веселая ночка.
— Может быть, начнем игру? — спрашивает Бри.
Я протяжно вздыхаю:
— Давай, Бризи, ходи первой.
Сперва игра проходит хорошо, но чем дальше, тем все мрачнее и мрачнее становится Энн — с каждым разом, когда вращает диск, чтобы узнать о новом повороте в своей судьбе. Мы уже, наверное, на середине игрового поля — и она ведет, — когда Энн встает и заявляет, что играть больше не будет.
Я так же, как Кейд и Бри, сбит толку ее поступком.
— Энн, в чем дело? Мне казалось, тебе нравилась эта игра.
— Нравилась, когда я была такой, как они, — отвечает она, кивая на брата с сестрой.
— А что изменилось?
— Я изменилась. — Кажется, что она вот-вот расплачется.
— Не понимаю.
Энн наклоняется и одним движением — в порыве злости — сметает фишки с игрового поля.
— Неужели ты не видишь, папа? В моей маленькой машинке целых пять человек! Муж и трое детей в этой глупой игре. На первом повороте я поступила в колледж, на втором — вышла замуж. А сейчас мне выпала карьера и хлопоты из-за покупки дома побольше.
— Ясно, — негромко произношу я. — Прости, Энн. Я об этом даже не подумал.
— Знаешь, чего не хватает в этой игре? Карты, которая разрушает твои мечты. Где карта с раком, с выкидышем, с разводом? А где ход, который предотвращает несчастье? На игровом поле должен быть кружок, попав на который, ты тут же освобождаешься от самых несправедливых жизненных обстоятельств. Не нужна мне зарплата с шестью нулями и огромный особняк, я просто хочу получить карточку, которая уведет от смерти! — Она замолкает и прищуривается, глядя на меня. — Ненавижу эту «Игру в жизнь». Я спать пошла.
— Я понимаю, — негромко произношу я, когда она уходит. — Ты права. Так несправедливо.
После этого вечер обречен на провал. Бри в конце концов тоже отправляется наверх, и обе дочери читают в постели, пока не засыпают. Мы с Кейдом допоздна смотрим телевизор. Он не очень-то хорошо показывает, но, пока Кейд стоит рядом с телевизором и правильно держит антенну, нам удается посмотреть «Оставшегося в живых».
В одиннадцать часов, когда Кейд зевает уже каждые пять секунд, я признаю, что оттягиваю время.
Будь мужчиной, Делл. Нельзя же вечно ее избегать…
Кейд укладывается на диване, а я в конце концов направляюсь в спальню.
— Спокойной ночи, — взъерошиваю я ему волосы. Как жаль, что с женой мне не так просто разговаривать, как с сыном.
Я проскальзываю внутрь и закрываю за собой дверь. Несколько минут в комнате царит молчание. Эмили лежит в постели, читает. Я понимаю, что она знает о моем присутствии, но намеренно не обращает на меня внимания.
— Не хочешь мне объяснить, — осмеливаюсь начать разговор, — почему ты злишься? В чем я на сей раз провинился?
Она продолжает делать вид, что поглощена книгой. Даже головы не поднимает.
— Я не сержусь.
— Нет, сердишься. Ты дуешься. Ты всегда так поступаешь, когда я делаю что-то не так.
— Ты сам должен знать ответ на свой вопрос. Почему ты не думаешь об этом…
Я какое-то время жду, чтобы понять, не даст ли она мне какую-либо подсказку. Она не дает.
— Значит, не скажешь?
Очередное молчание. Потом она отрывается от книги и смотрит на меня:
— Ты знаешь, сколько времени я готовила этот ужин? Три часа! Я целый день простояла на кухне, чтобы вас накормить. Я сегодня собиралась начать разбирать бабушкину комнату, но у меня не хватило на это времени, потому что хотела угостить вас вкусным ужином, когда ты приедешь.
— И я это оценил.
— Неправда! Вот в том-то все и дело. Ты даже не поблагодарил меня! Будь твоя воля, мы бы выбросили деньги на пиццу. Я приготовила куриную запеканку с брокколи, Делл, твое любимое блюдо — а ты не только не поблагодарил за него, но даже не сказал, вкусное ли оно. А потом ты отправляешься играть с детьми, и никто даже не заикнулся о том, чтобы помочь мне убрать на кухне. Вы все уселись на пятую точку и ждали, пока я приду, хотя мы могли бы начать игру намного раньше, если бы вам пришло в голову немного мне помочь.
— Следовало бы сказать, что тебе нужна помощь.
— Ничего я не должна говорить! Мне всегда нужна помощь. Мы должны быть командой, забыл?
— Отлично. Прости. Я должен был тебя поблагодарить. И помочь. И за все остальное, что я не сделал, прости.
— Не нужно со мной умничать. Очень некрасиво.
— Не волнуйся, сейчас я не пытаюсь красоваться.
Я знаю, что мои последние слова ранят… но они и должны ранить.
Я совсем не удивляюсь, когда она начинает плакать. Несколько минут я молча жду, когда она выплачется. Наконец она вытирает глаза и говорит:
— В тот вечер, когда ты уехал, Бри так волновалась из-за нас, что посреди ночи пришла ко мне и спросила, люблю ли я тебя.
— И что ты ей ответила?
— А ты как думаешь?
Я знаю, что это провокационный вопрос, поэтому предпочитаю не отвечать.
— А ты, Делл? Если бы она спросила, любишь ли ты меня?
— Я люблю тебя, — просто отвечаю я. — Даже если ты меня не любишь, я продолжаю тебя любить.
— Это не так.
— Откуда тебе знать? Если говорю «люблю», значит, так и есть.
— Слова сами по себе ничего не значат. Когда я разговаривала с Бри, меня осенило, что мы больше друг друга не любим. Раньше любили. Я имею в виду — по-настоящему любили друг друга, неистово. И мне кажется, что мы до сих пор хотим друг друга любить. Возможно, мы оба продолжаем ощущать на себе определенные обязательства, нас связывает чувство долга, но по-настоящему ты больше меня не любишь, Делл. И я, вероятно, чувствую за собой ту же вину. Мы надеемся на существительное «любовь», но не знаем, куда применить глагол.
— Если честно, я даже не понимаю, о чем ты говоришь.
— Если бы любил, понимал бы.
— Нет, люблю!
