– Простите, сэр. – Оглянувшись, Ричард увидел официанта в полосатом жилете. – Простите, – повторил тот еще раз, обращаясь к не в меру разволновавшемуся собеседнику Ричарда. – Вынужден просить вас вести себя потише. В «Гранд-Отеле» не принято…
Блондин вскочил, едва держась на ногах от ярости.
– Послушай ты, крыса! – набросился он на официанта. – Не знаю, что ты там о себе возомнил, но это мы – мы! – подавили тогда этот чертов мятеж и вернули этой стране мир. Это мы уворачивались от пуль и хоронили товарищей, мы! И все ради того, чтобы ты сейчас щеголял в шелковом жилете, как сахиб!
По знаку официанта подскочили еще двое молодых людей в шелковых жилетах и, подхватив разбушевавшегося гостя под мышки, под недоумевающие взгляды публики поволокли его по направлению к двери, сверкающей полированным деревом и латунью.
– Оставь меня, сукин сын! Лейтенант Лесли Мэллори из тридцать третьего… да, это я, оставь меня в покое!
Тяжелая стеклянная дверь бесшумно захлопнулась, оставив возмущенного лейтенанта снаружи, и бар «Гранд-Отеля» снова погрузился в свою безмятежную жизнь под ненавязчивое бренчание тапера.
– Сожалею, мистер Картер, – склонился над Ричардом официант. – Надеюсь, у вас нет оснований обвинять нас в превышении полномочий. Могу ли я предложить вам виски, сэр? Есть из отличного шотландского солода двадцатилетней выдержки. Вы обязательно оцените его по достоинству.
– Охотно, благодарю вас, – кивнул Ричард.
Когда он несколькими минутами позже поднял бокал, поверхность янтарного цвета жидкости оставалась горизонтальной и ровной, как стекло.
18
От тяжелого сна Хелену пробудило птичье щебетание, пронзительное и многоголосое. Она несколько раз моргнула, щурясь на голубоватые солнечные лучи, проникающие в комнату через полупрозрачные занавески. Окно стояло открытым, и свежий утренний воздух пах камнем и мокрой от росы листвой. Хелена потянулась, но мышцы защемило так, что она вздрогнула и, тяжело перевернувшись на бок, со стоном зарылась в подушку. Тело ныло, только сейчас давая в полной мере понять, чего ему стоило последнее путешествие.
Три дня они ехали комфортно, по железной дороге. Хелене запомнилась крепостная стена в Джайпуре. Ее розовый камень переливался золотом и пурпуром, словно пылал в лучах закатного солнца. Потом была темная ночь, в которой они снова отыскали дом Чандов.
С того самого дня как Мохан Тайид разглядел в пустыне следы преследователей, сонное состояние, в котором до сих пор пребывала группа, улетучилось. Мужчины действовали быстро и сосредоточенно и как будто старались как можно скорее покинуть просматривающуюся во всех направлениях местность. В воздухе витала тревога, которая читалась и в глазах Невилла, поразительно напоминавших сейчас два черных полированных камня, твердых и непроницаемых для взгляда. Не успели путники войти в вагон, Ян укрылся в своем купе, и отныне только сигаретный запах напоминал о его присутствии.
Новый день принес с собой новые пейзажи, так отличающиеся от ставшего для Хелены привычным тоскливого однообразия пустыни. Слева извивалась серебристая лента Ганга, зеленоватая в тех местах, где река убыстряла течение, и мутно-желтая, где оно замедлялось. В окружении рыбацких лодок дремали громоздкие пароходы, коровы и буйволы, стоя в воде, отмахивались от мух, а по береговым склонам шныряли дикие хищники. На заболоченных мелях, как неподвижные лебедки, сторожили добычу цапли и журавли, взлетали стайки гусей. Витые стволы баньяновых деревьев поднимались над причудливым кружевом обнаженных корней, перистые ветки бамбуковых кустарников и высокие тамаринды, пальмы, платаны и заросли дикого хлопка, чей сладковатый запах причудливо мешался с паровозной гарью, сменялись пышными лугами, на которых паслись стада буйволов, и селениями, где плескались в воде дети, женщины в разноцветных сари стирали белье; подобно драгоценным камням на полотне из зеленого бархата, переливались на солнце купола и стены дворцов и храмов; и, конечно, неизменные гаты – каменные ступени к священной реке, немые свидетели тысячелетней индийской истории.
– Ганга, ма ки джай – люби меня, мать Ганга, – сказал Мохан, оторвав взгляд от окна. – Здесь бьется сердце Индии, здесь колыбель нашей культуры. Высоко в Гималаях, в самой середине мира берет начало эта река, по воле Шивы названная Гангом, дочь снегов, оживляющая своими водами мертвые земли. Шива сотворил воду из собственных волос и разделил ее на семь рек, чтобы питать живых и очищать мертвых. Воды Ганга смывают карму. А кто умирает в священном городе Варанаси, выходит из круга перерождений.
В Силигуре их ждали слуги с крепкими вьючными лошадями, и последний отрезок пути они проделали без сопровождения раджпутов. Шушила облачилась в узкие голубые штаны, рубаху с поясом и сапоги. Эта удобная в дороге одежда, ко всему прочему, смотрелась на ней элегантно, как не без зависти отметила про себя Хелена, снова показавшаяся сама себе неуклюжей рядом с изящной индианкой.
Их путь пролегал через высящиеся посреди равнины скалы, где дорога петляла между пропастями и ущельями. Потом они поднимались по довольно крутому склону между саловых деревьев и пышных чайных садов, бамбуковых зарослей и рисовых полей, минуя сосновые, каштановые и березовые рощи, цветущие кусты рододендрона и гортензии, под которыми, несмотря на начало марта, еще лежал снег.
Дарджилинга они достигли лишь к вечеру, когда внезапно опустившаяся темнота поглотила высящиеся вдали вершины Гималаев. Между черными силуэтами сосен едва просматривались очертания взбегающих по склону резных деревянных домиков. Подъем оказался трудным, Хелене не хватало разреженного воздуха, каким бы свежим и прохладным он ни был. Ей хотелось забраться под одеяла в теплой палатке, но Невилл неумолимо погонял и лошадей, и людей, будто любая задержка в пути стоила ему огромных денег. Джейсон, защищенный от холода теплым кашемировым одеялом, давно уже дремал в седле, прислонившись к широкой груди Мохана. Последовать примеру брата Хелене мешала гордость, поэтому она из последних сил сохраняла вертикальное положение.
Она вздрогнула, когда что-то коснулось ее сапога. Подняв голову, Хелена увидела Невилла, который протягивал ей руки. Хелена было отвернулась, но тело обмякло и само упало в объятия Яна. Через минуту она уже дремала в седле мужа, прислонившись к его груди.
Хелена осторожно села и несколько раз моргнула, озирая комнату. Кровать с легким муслиновым балдахином была выточена из почти черной древесины, которая изнутри слегка отливала красным. Белое покрывало украшала замысловатая вышивка в красных, оранжевых и пурпурных тонах. В противоположном углу комнаты, ослепительно-белые стены которой контрастировали с темным деревом дверной и оконных рам, стоял резной туалетный столик с зеркалом, отражавшим издали лицо Хелены.
Из-под ворсистого ковра под ногами кое-где блестели лакированные дощечки паркета. На мягких белых креслах были разложены подушки из цветного шелка, на столиках красовались бронзовые и серебряные статуэтки индийских божеств, книги в дорогих кожаных переплетах и хрустальная ваза с букетом красных роз. В свежем утреннем воздухе цветочный запах мешался с ароматом свежего белья и лакированной древесины. Везде чувствовались вкус и заботливая рука, и Хелена не без укола ревности подумала о том, что такой порядок в доме могла навести только женщина.
