Хелена замерла. Это был удар ниже пояса. Но она не обязана здесь оставаться, даже ради Джейсона.
– Заберу завтра из школы. – Она гордо выпятила подбородок.
Мохан снова кивнул.
– Я не собираюсь вас отговаривать, коль скоро вы так решительно настроены, – вздохнул он. – Но хочу попросить вас об одном одолжении.
– Каком? – резко спросила Хелена и тут же застыдилась своей грубости.
Однако Мохан, похоже, не обиделся.
– Уделите мне пару часов, – улыбнулся он. – Я хочу рассказать вам одну историю.
– Историю? – Хелена с недоумением уставилась на индуса.
Тот кивнул.
– Если уж вы решили уйти, то все равно это сделаете. И я думаю, ничего не изменится от того, что это произойдет часом или двумя позже. Нет, нет, – замахал он руками, встретив ее скептический взгляд. – Всего лишь историю… И, если вас не затруднит, выпить со мной чашечку чая.
Некоторое время Хелена колебалась, однако доверие к Мохану быстро взяло верх над подозрительностью.
– Согласна, – кивнула она.
Мохан опустился на разложенные вокруг низенького столика шелковые подушки, жестом пригласив Хелену занять место рядом, и начал рассказывать, прежде чем Ясмина успела подать чай.
Книга вторая
Уинстон и Ситара
В конце концов человек разрушает то, что любит больше всего на свете.
Греческая поговорка
1
Раджпутана, май 1844 года
Солнце палило нещадно. Все раскаленное небо, казалось, так и дышало зноем, а выгоревшая почти добела почва на глазах покрывалась трещинами и исходила пылью. Кое-где между обломками скал торчали пучки сухой травы и мертвые колючки кустарников. Редко когда между камнями мелькала юркая ящерица. Силуэты двух всадников размывались в дрожащем от жары воздухе. Их уставшие кони спотыкались и еле переставляли копыта, хотя находились в пути всего лишь несколько часов.
– Ох-ох… – завздыхал тот, что был старше. – Далеко ли нам еще, Уинстон-сахиб?
Молодой англичанин утер пот с обветренного, загорелого лица. Его некогда белая рубашка промокла насквозь и пропылилась до такой степени, что покрылась трещинами.
– Я не знаю, Бабу Саид, – отвечал он. – По нашим расчетам, мы давно должны быть на месте… Проклятая пустыня…
Англичанин громко выругался и дернул поводья, заставив своего гнедого жеребца описать полукруг. Эта часть Раджпутаны с расстилавшимися у горизонта столовыми горами была картографирована совсем недавно, тем не менее молодой офицер и мысли не мог допустить, что в расчеты его начальства закралась ошибка. Несколько дней назад он и его спутник покинули пределы Британской Индии и вступили в границы княжества, до сих пор оказывающего пассивное сопротивление англичанам.
– Что будем делать, сахиб?
Бабу Саид остановил своего серого от пыли мерина и выжидательно уставился на своего господина. На фоне смуглого лица его седые усы казались белоснежными, погасшие черные глаза зияли, как два отверстия.
Конь Уинстона, опустив голову, устало перебирал копытами, в то время как его хозяин молча вглядывался вдаль.
Его нельзя было назвать красавцем. При необыкновенно большом росте и могучем телосложении он имел бледную красноватую кожу и медного цвета волосы – наследство норманнских пращуров. Светло-голубые с серым отливом глаза могли показаться наивными, почти детскими и в то же время излучали острый ум. Его не по моде гладко выбритое лицо представляло собой курьезное смешение мягких и острых волевых черт, благодаря которому он выглядел моложе своих двадцати семи лет. На того, кто не видел его в движении, он мог произвести впечатление увальня, хотя каждый мускул его натренированного тела излучал звериную энергию, свидетельствующую о недюжинной физической силе.
Бабу Саид хорошо знал это сосредоточенное выражение на лице своего господина. Оно означало напряженную работу мысли, которую не следовало прерывать неуместными вопросами.
– Вперед, – наконец выдавил сквозь зубы Уинстон и с такой силой дернул поводья, что его жеребец испуганно вздыбился. – Мы должны найти этот чертов дворец, даже если для этого нам придется заглянуть под каждый камень в пустыне.
С этими словами он поскакал так быстро, что старику стоило заметных усилий поспевать за ним.
От недолгой скачки лицо Уинстона раскраснелось еще больше, а пот потоками заструился по спине и рукам. У Уинстона закружилась голова, и на мгновение ему почудилось, будто его лица коснулось что-то прохладное и неизъяснимо приятное, как щека Эдвины. Она пахла майскими колокольчиками, как и поцелуи, которые он срывал тайком в саду Грейсонов. А когда Эдвина, смущенно хихикая, убегала в дом, Уинстон чувствовал, что изнемогает от жажды, совсем как сейчас. У Эдвины, единственной дочери полковника Грейсона, была нежная сливочная кожа, глаза оттенка лаванды, каштановые локоны и такая тонкая талия, что, казалось, он мог обхватить ее двумя пальцами. Смешливая, капризная и подвижная, как ртуть, она очаровала его звонким, как колокольчик, голоском и озорными искорками в глазах. Полковник и его супруга отнеслись к их роману благосклонно. Им понравился амбициозный молодой офицер. Он производил впечатление надежного человека и, будучи сыном небогатых помещиков из Йоркшира, мог проследить свою родословную вплоть до войны Алой и Белой Розы.
– Сахиб!
Голос Бабу Саида вернул Уинстона к действительности, и он механически дернул поводья.
Земля перед ними обрывалась, и посреди глубокой котловины, словно вызванные из небытия силой волшебства, поднимались стены дворца. Отраженный песком солнечный свет слепил глаза, отчего зубцы башен казались окруженными пылающим ореолом.
Два года назад состоялась их с Эдвиной тайная помолвка. Полковник обещал дать согласие на брак, как только Уинстон поднимется на следующую ступеньку карьерной лестницы. Дипломатическая миссия, с которой он был сюда послан, без сомнения, означала повышение. Тем не менее Уинстон колебался.
Его жеребец, чувствуя нерешительность хозяина, беспокойно гарцевал на месте, переминаясь с ноги на ногу. Бабу Саид смотрел выжидающе. Уинстон сглотнул. Горло его пересохло, но он знал, что причина тому не многочасовая скачка по раскаленному песку и камням. Что-то подсказывало ему, что поворотить коня было бы сейчас разумнее всего, и в то же время Уинстон ясно осознавал неизбежность того, что ждало его в этой котловине.
А потому он дал своему жеребцу шпоры и поскакал вниз по крутому склону, не отрывая взгляда от стен Сурья-Махала.
Через несколько минут перед величественными дворцовыми воротами стояли двое усталых всадников в потных, пропыленных одеждах: молодой рослый англичанин и маленький, тщедушный сипай
[11]
. Роскошные мундиры Ост-Индской компании до поры лежали в притороченных к седлам вещмешках. Привратники-раджпуты встретили оборванцев презрительными усмешками и пропустили с большой неохотой, предварительно отобрав оружие. С какой тоской в глазах отдавал им Бабу Саид свой мушкет «браун-бесс»!
