Альфред просиял, услышав это.
– Оно помогло тебе? – спросил он. – Как?
– Оно подарило мне гнев, – пояснил я. – И научило ненавидеть. А гнев – это хорошо. И ненависть – тоже хорошо.
Но похоже, Альфред ничего не понял.
– Ты говоришь не всерьез, – сказал он.
Я наполовину вытащил из ножен Вздох Змея и заметил, что глаза у маленькой Этельфлэд расширились.
– Это убивает, – заявил я, позволив мечу скользнуть обратно в выстланные овчиной ножны, – но именно гнев и ненависть дают оружию силу убивать. Пойди на битву, если сердце твое не преисполнено гнева и ненависти, – и ты мертвец. И если мы хотим выжить, нам понадобятся не только все клинки, какие ты сможешь собрать, но и гнев и вся ненависть.
– Но ты не ответил, – сказал Альфред. – Ты сможешь защитить нас здесь? Не подпустить датчан, пока мы не решим, что делать?
– Да, – кивнул я, – смогу.
Откровенно говоря, я сомневался, по силам ли мне такое, но у меня имелась гордость воина, а потому я дал достойный ответ. Этельфлэд не сводила с меня глаз. Ей было только шесть, но я клянусь, что она понимала все, о чем мы говорили.
– Тогда я назначаю тебя главным в этом деле, – сказал Альфред. – Здесь и сейчас я назначаю тебя защитником моей семьи. Ты принимаешь на себя такую ответственность?
О, я был высокомерным животным. И я до сих пор остался таким. Король бросил мне вызов, и, конечно, он прекрасно знал, что делает, хотя я этого тогда и не понимал. Альфред затронул тайные струны моей души.
– Разумеется, принимаю, – сказал я. – Согласен.
– И больше ты ничего не хочешь добавить? – спросил он.
Я заколебался, но, поскольку, как ни крути, король только что оказал мне большую честь, я решил не упрямиться и дать Альфреду то, чего он хотел, сказав:
– Я согласен, мой господин.
Он протянул руку. Я понимал, что теперь он потребует от меня еще большего. Честно говоря, мне это было не по душе, но, поскольку я уже назвал его «мой господин», отступать было некуда: я встал перед ним на колени (он по-прежнему держал дочь) и взял его руку в свои.
– А теперь принеси мне клятву! – потребовал Альфред, держа крест, который носил на шее, между нашими руками.
– Клянусь служить тебе верой и правдой, – сказал я, глядя в его бледно-голубые глаза, – до тех пор, пока твоя семья не окажется в безопасности.
Король заколебался. Я принес ему клятву верности, но с оговоркой. Я дал понять, что не останусь у него на службе вечно, но он принял мои условия. Теперь Альфреду полагалось поцеловать меня в обе щеки, но, опасаясь побеспокоить Этельфлэд, он лишь поднял мою правую руку и поцеловал ее, а потом поцеловал крест.
– Благодарю тебя, – сказал он.
Нимало не сомневаясь, что Альфред обречен, я тем не менее с упрямством и высокомерием глупого юноши поклялся служить ему верой и правдой. Полагаю, это произошло потому, что на меня пристально смотрела шестилетняя малышка. Девочка с золотыми волосами.
Глава седьмая
Болото стало теперь королевством Уэссекс, и целых несколько дней в нем имелись: король, епископ, четыре священника, два воина, беременная супруга короля, две няньки, одна шлюха и двое детей (один из которых был тяжело болен), а также Исеулт.
Трое священников первыми покинули болото. Поскольку Альфред страдал от лихорадки и болей в животе, которые мучили его постоянно, я решил взять все в свои руки: собрал трех самых молодых священников, сказал им, что они лишние рты, которые мы не можем кормить, после чего приказал покинуть болото и выяснить, что происходит на твердой земле.
– Найдите воинов, – велел я им, – и скажите, что король требует, чтобы они пришли сюда.
Двое священников умоляли избавить их от этой миссии, заявляя, что они люди ученые, не способные выжить на болоте зимой, отбиться от датчан или выполнить тяжелую физическую работу, и Алевольд, епископ Эксанкестерский, поддержал их. Он говорил, что они нужны здесь, дабы всем вместе молиться о здравии и безопасности короля, поэтому мне пришлось напомнить епископу, что Энфлэд, между прочим, тоже здесь, на болоте.
– Энфлэд? – Он изумленно заморгал, как будто никогда не слышал этого имени.
– Ну, та рыжая шлюха, – пояснил я, – из Сиппанхамма.
Он все еще смотрел на меня непонимающим взглядом.
– Ну как же, Сиппанхамм, – продолжал я, – там еще находится таверна «Коростель». Ты спал с Энфлэд, и она говорит…
– Хорошо, священники отправятся в путешествие, – торопливо проговорил он.
– Конечно отправятся, – сказал я, – но оставят тут серебро.
– Какое еще серебро?
Священники прихватили с собой на болото казну Алевольда, в том числе и огромную дарохранительницу, которую я ему отдал в уплату долга Милдрит. Рассудив, что серебро нам тут и самим пригодится, я продемонстрировал его жителям болота.
– Вы получите серебро за еду, которую нам даете, за топливо, которым разжигаете очаг, за плоскодонки, которые нам предоставили, и за вести, которые нам принесли, – за вести о датчанах на дальней стороне топи, – заявил я.
Я хотел, чтобы эти люди были на нашей стороне, и вид серебра их явно приободрил, но епископ Алевольд немедленно побежал к Альфреду и нажаловался, что я украл церковную казну. Король к тому времени слишком пал духом, чтобы это его заботило, поэтому в битву вступила Эльсвит, его беременная жена.
Она была мерсийкой, и Альфред женился на ней, чтобы укрепить связи между Уэссексом и ее родиной, хотя сейчас нам от этого было мало пользы, потому что Мерсией правили датчане. Множество мерсийцев сражались за правителя восточных саксов, но ни один из них не стал бы рисковать жизнью ради короля, чье королевство сократилось до размеров затопляемого в прилив болота.
– А ну-ка верни дарохранительницу! – приказала мне Эльсвит.
Она выглядела неряшливой, ее сальные волосы спутались, а живот вздулся, одежда была грязной.
– Верни ее немедленно. Сию же минуту!
Я посмотрел на Исеулт.
– Я должен поступить так?
– Нет, – ответила моя подруга.
– С какой стати ты интересуешься ее мнением! – завопила Эльсвит.
– Вообще-то, это она королева, – сказал я, – а не ты.
Я затронул больное место Эльсвит: восточные саксы никогда не называли жену своего короля королевой. А она желала быть королевой Эльсвит и меньшим довольствоваться не хотела.
Женщина попыталась отнять дарохранительницу, но я швырнул серебряный предмет на землю и, когда Эльсвит за ним потянулась, взмахнул топором Леофрика. Лезвие врезалось в тарелку, разрубив сцену распятия. Эльсвит испуганно завизжала и отпрянула, когда я рубанул снова. Пришлось сделать несколько ударов, но наконец я сумел превратить красивейшую тарелку в куски смятого серебра, которые швырнул к монетам, отобранным у священников.
