— На кого упадет, тому водить.
А Иван-дурак носился по всему полю, мотая булавой. Вспомнив
наказы отцовские, он бил с размаху и был приятно удивлен эффектом.
В пылу боя он с упоением наблюдал за отдельными его
моментами. Вон Емеля, ужом крутится меж печенегами, обчищая их карманы. Вон
Илья, колотит Змея по голове шапкой, наполненной землей греческой. И где
достал, непонятно. Вон Добрынюшка следующий квартал расчищает. Вон Алешенька
молодецким посвистом супостатов пугает. Вон на лихом коне поп Гапон удирает, а
в поводу у него — ломовая лошадь, к которой Алена Соловьинишна
привязана... Гапон?! Иван бросился было за ним, но жаркая сеча помешала ему
поймать предателя. Зато он успел заметить отрытый в сторонке окоп полного
профиля, из которого глазели на происходящее несколько боянов во главе с
директором. Один записывал что-то на грамотку, другой меланхолично мурлыкал
веселый мотивчик. За их спинами подпрыгивал зеленоволосый боян, размахивая
саблей, но в бой не вступая.
В скором времени полчища стали сметными. Потом весьма
умеренными. А затем и последние остатки печенегов бросились удирать. Друзья
съехались и утерли со лбов трудовой пот.
— Убил Змея-то? — ревниво поинтересовался у Ильи
Алеша.
— Как всегда, — важно ответил Муромец, отбрасывая
печенега, которым дрался сегодня. Добрыня на лету поймал печенега и привязал
его к седлу, приговаривая:
А не думай, тать, что легко отделался,
Ты пойдешь к нам в полон, пойдешь пленничком!
— На фига он нам нужен, печенежина? Али выкуп за него
дадут богатенький? — поинтересовался Алеша.
Добрыня задумался и смущенно ответил:
— Да нет, вряд ли. Но положено ведь кого-нибудь в полон
взять.
И продолжил упаковку пленного.
— А где Емеля? — встрепенулся Алеша. — Он же
трофеи собирал, я точно видел!
Действительно, Емели нигде не было. Друзья поискали его
немного, после чего скорбно переглянулись.
— Погиб, — изрек общее мнение Илья. —
Затоптали его, и косточек не осталось.
Друзья скорбно стянули с голов шлемы железные. Подытожил
Илья Муромец:
— Жалко Емелю, хоть и слабоват был. А еще жальче трофеи
несметные... Что ж, друзья, поехали дальше.
И они поехали.
...А безвременно похороненный друзьями Емеля в это время уже
подъезжал к Киеву. В глазах его блестели крупные слезы. Временами он поднимал
очи долу и скорбно шептал:
— Не корысти ради, а токмо волею пославшей меня
любови... Ох, богатыри, не узнайте, а узнаете — не прогневайтесь, а
прогневаетесь — так не бейте, а побьете — так не насмерть...
Саврасая кобыла иронически косила на него лиловым глазом.
...В палатах княжеских Емеля первым делом бросил к ногам
Владимира трофеи, после чего гордо потребовал:
— Не вели казнить, вели миловать!
— Обдумаем, — пообещал Владимир, косясь на
выпавшие из котомок трофеи: каменья самоцветные, яства басурманские, пуховики
китайские и свитера турецкие. Улов был богатым, Владимир уже облюбовал себе
свитер приятной красно-бело-синей расцветки и ласково улыбнулся Емеле:
— Здоров ты, парнишка!
— Питаюсь налимом.
— Отъел себе харю, как я погляжу. Откуда товары?
— Из боя, вестимо. Побил басурманов. Вот так я служу!
— А с кем же ты дрался?
— Со Змием ужасным. Похож на корову, рогат и копыт. Я
Змия пинком уложил в одночасье, а после был прочий вражина побит.
Владимир с сомненьем покачал головой. И неожиданно заорал:
— А много ль корова дает молока?
— Не выдоишь за день, устанет рука, — пролепетал
Емеля.
— Все ты врешь, — устало сказал Владимир. —
За тряпки, конечно, прими благодарность, но все же придется тебя наказать.
— О, Солнышко наше, не надо, спасибо, позволь мне
отсюда домой убежать! — взмолился Емеля.
— Кончай рифмоплетство! — осатанел князь.
— Немедля кончаю, — пискнул Емеля.
Князь помолчал, потом строго сказал:
— Вот что. Ежели ты, врун, покаешься, скажешь откуда
трофеи на самом деле, голову рубить не будем. Вместо того — выдам тебя за
Несмеяну... тьфу, Несмеяну за тебя, вечно путаюсь. Согласен?
Обалдевший Емеля быстро кивнул. Князь спустился с трона,
обнял его за плечи и доверительно сообщил:
— Понимаешь, зятек, Иван-дурак Несмеяну опозорил.
— А я думал, он только ширинку расстегнул, — закручинился
Емеля.
— Да не в том смысле! Какой ты глупый, настоящий
царевич. Иван отказался Несмеяну в жены брать. Позор?
— Позор, — неуверенно согласился Емеля.
— Вот ты сей позор и покроешь. Человек простой, сразу
видно — из народа. Людям это понравится. Ладно, сейчас я невесту твою
кликну, ты про подвиг расскажешь. Только не ври!
Вскоре по зову пришли Несмеяна и Василиса Премудрая (она
же — Прекрасная). Емеля, пожирая Несмеяну глазами, стал рассказывать о
богатырском подвиге, не забывая и свое скромное в нем участие.
— Да-а, — протянул удивленный Владимир. — А я
на богатырей бочку катил, собирался им головы поотрубать. Бывают, бывают и у
нас, князей русских, ошибочки. Что ж мне делать? Может советников разогнать или
Дом Советов подпалить?
— Зачем же крайние меры, милый? — удивилась
Василиса. — Прикажи верным боянам, пусть они песенки поют о твоих
терзаниях и страданиях за народ русский. Так испокон веков делалось, и всегда
прокатывало. А то выйди к народу и крикни: «Люб я вам, аль не люб?!» Только не
забудь перед этим стражничкам жалование повысить и вокруг народа тройным
кольцом поставить... А на советников не гневайся. Они тут ни при чем, один
Гапон воду мутил.
— Гапона не трожь, — огрызнулся Владимир. —
Какой ни есть, а в домино отменно играет, галстук завязывать умеет, боянов
высмеивает знатно. Как придет с повинной, так и разберемся.
Наступило молчание. Нарушил его Емеля, который поглаживая
руку Несмеяны, спросил:
— А свадебку когда сыграем?
— Свадебку? Через недельку. Надо бражки наварить, налог
свадебный с горожан собрать, ликование народное организовать... — Владимир
поочередно загибал пальцы. Потом уставился на Василису и задумчиво
произнес: — Что-то о тебе мне Гапончик говорил... Он, конечно, под
подозрением, но просьбу его уважим... А! Вспомнил! Мечтал он тебя в сережках
самоцветных увидеть, что я тебе на свадьбу дарил! Давненько ты их не носишь.
Василиса незаметно побледнела и, ломая руки, сказала:
— Как скажешь, милый. Одену.
