– Откуда ты знаешь? – спросила она.
Статс-секретарь с аппетитом жевал.
– Ролле, – сказал он и отодвинул в сторону тарелку. – У тебя есть ее номер? Ну, Дорис Самуэльссон?
– Он в телефонной книге под именем «Динозавр», – сказала Анника, протянула свой рабочий мобильник и вышла с тарелкой на кухню. Она была чистой, несмотря на отсутствие трюфелей в макаронах. Из гостиной до нее донеслись звуки нажатия на дисплей супертелефона.
– Госпожа Дорис Самуэльссон? Да, добрый вечер, меня зовут Джимми Халениус, я – статс-секретарь министерства юстиции… Да, именно, шеф Томаса… Извините, что я звоню так поздно, но у меня печальное сообщение…
Анника стояла около микроволновки и сжимала в руках мочалку для мытья посуды все время, пока Халениус говорил. После этого ее руки приобрели неприятный запах, и ей пришлось воспользоваться моющими средствами, чтобы избавиться от него.
– Наверное, она восприняла случившееся не лучшим образом? – спросила Анника и поставила тарелку с шоколадным пирожным на придиванный столик.
– Не особенно. Сама приготовила?
Почему его голос звучал так удивленно?
– А малина и сливки?
– Сейчас.
Она взбила сливки и разморозила ягоды в микроволновке и поставила все туда же на столик, а потом села на диван.
– Тебе тоже надо позвонить матери, не так ли?
– Будет очень странно, если она узнает все из средств массовой информации.
Анника сделала глубокий вдох, взяла свой рабочий телефон и набрала номер из детства. Он никогда не менялся.
Она слышала удары собственного сердца, заглушавшие все иные звуки, пока ждала.
– Мама? Это Анника. Как ты себя чувствуешь?
Ответ утонул в шуме ее собственного пульса. Она услышала что-то об ишиасе и выплатах из страховой кассы, которые не переводили вовремя.
– Мама, – перебила она, – у нас неприятности. Томас исчез в Африке.
На другом конце линии воцарилась тишина.
– Как исчез? – спросила мама. – Смылся куда-то с какой-то негритянкой?
Сейчас она поняла по голосу, что мать не совсем трезва.
– Нет, мама, его похитили. Нам пока еще неизвестно, насколько все серьезно, но я подумала, ты должна знать…
– Похитили? Как того миллионера? И почему же? У вас же нет денег!
Анника зажмурилась и положила руку на глаза. Она не представляла, кого мать имела в виду.
– Мама, – сказала Анника, – не могли бы дети побыть у тебя в выходные? Я не знаю, сколько времени это займет, но я буду занята в ближайшие дни…
Женщина на другом конце линии пробормотала что-то в трубку.
– Это очень помогло бы…
– Похитили?
– Вместе с шестью другими делегатами конференции по безопасности в Найроби. Насколько мы знаем, он не ранен. У тебя есть возможность позаботиться о Калле и Эллен? Только в один из этих дней, пожалуй…
– Ничего не выйдет, – сказала мать. – У меня Дестини.
Анника моргнула.
– Что?..
– Биргитта подрабатывает в «Ретт Прис» по выходным. Мне приходится опекать Де-э-стини.
У Барбры началась пьяная икота. А годовалую дочь сестры явно звали Дестини, бедная маленькая девочка.
– Но, – сказала Анника, – у Биргитты ведь есть муж? Разве Стивен не в состоянии позаботиться о собственном ребенке?
Мать уронила что-то на пол. Кто-то выругался на заднем плане. У нее, пожалуй, появился новый мужчина.
– Послушай, – буркнула мать в трубку, – мне н-надо идти. И потом ты должна извиниться перед Биргиттой.
– Конечно, мама, – сказала она. – Пока.
Анника закончила разговор и опустила мобильный телефон. В ее глазах стояли слезы.
– Наверное, очень стыдно, когда мама не любит тебя? – спросила она сдавленным голосом.
– Да, – сказал Халениус. – И особенно когда тебя не любят родные дети.
Анника рассмеялась.
– А это не сцена из какого-то фильма?
Халениус улыбнулся.
– Ну да, – сказал он, – со Свеном Бертилем Таубе в главной роли.
А через секунду зазвонил телефон.
Они вытащили нас наружу, и начали с меня.
Было совершенно темно. Даже луна не светила. Нигде не горел костер. Они волокли меня под руки и за ноги, точно так же, как француза, и если раньше я пребывал в полной неизвестности относительно моих перспектив на будущее, то сейчас к этому добавился пугающий оттенок. Я чуть не потерял сознание от страха, и по той же причине мой желудок расслабился настолько, что остатки его содержимого с шумом вырвались наружу. Мне показалось или я в самом деле видел, как лезвия ножей блеснули в темноте? Нет, наверное, зрение все же не обмануло меня, поскольку пластиковый ремешок перестал давить на мои ноги, кто-то стащил с меня брюки и вылил мне в промежность ведро воды. Холодной, но она все равно как огнем обожгла мою израненную кожу. Однако я не закричал, ведь это было не разрешено, no allowed, так сказал Кионгози Уюмла, и любые разговоры, кстати, также. Онемевшие, мы лежали вплотную друг к другу, и только шумное дыхание датчанина слышалось в темноте.
Температура ночью быстро упала. И вскоре наши зубы выбивали барабанную дробь.
Один из охранников, я не видел, кто именно, протянул мне кусок клетчатой материи, и я накрутил его на себя вместо брюк. Рубашку мне удалось сохранить. Ту, которую я выбирал с особой тщательностью утром перед тем, как мы полетели в Либой, светло-розовую с легким блеском. Ее еще очень не любит Анника, по ее словам, она из гардероба педиков. «Ты не мог бы не надевать сегодня свою гейскую рубашку?» – с улыбкой говорит она обычно. Потом мне пришлось идти в другой конец маниатты, и меня закрыли в другой хижине, гораздо меньшей по размерам, и пахло там совсем иначе. В ней явно никогда не было никакого очага. Когда я касался плоских стен, звук получался резкий и металлический. И отсутствовала дыра в потолке.
Они связали мне ноги снова. И вероятно, я отключился на время, поскольку, когда очнулся снова, рядом со мной лежали датчанин Пер, и румын, имени которого я не знал, и испанец Алваро. Они отделили от нас женщин.
Пер по-прежнему тяжело дышал.
Теперь нас, мужчин, осталось четверо.
– Сорок миллионов долларов, их надо заплатить в Найроби завтра рано утром, – сказал Джимми Халениус и сел в кресло перед Анникой.
Она закрыла лицо руками.
– Это вовсе не катастрофа, – продолжил статс-секретарь. – Мы хотели иметь контакт, сейчас он у нас есть.
Он говорил спокойно, деловым тоном.
Анника опустила руки и попыталась восстановить дыхание.
