– Последняя затея «Фронтекса» сводится к попытке заставить страны третьего мира самих закрывать свои границы, – не сдавалась Берит. – Это же ужасно практично. Мы здесь первые, старый и свободный мир тогда целиком и полностью уходит от необходимости заниматься данным вопросом. Каддафи в Ливии получил полмиллиарда от нашего собственного посредника ЕС за то, чтобы удерживал беженцев из Сомали, Эритреи и Судана в огромных лагерях для интернированных лиц.
– Все так, – согласилась Анника. – Именно поэтому Томас сейчас в Найроби. Они хотят, чтобы кенийцы закрыли на замок их собственную границу с Сомали.
Она взяла свой личный мобильник и снова набрала номер Томаса.
– А ты разве не получила новый телефон? – поинтересовалась Берит.
– Ну да, получила, – ответила Анника.
«Hello, you have reached Thomas Samuelsson at…»
Она отключилась, попыталась определиться со своими чувствами. Вопрос состоял в том, с кем он спал вечером. Анника больше не испытывала обиды при этой мысли, что ее место заняло некое ощущение дискомфорта, пусть она и привыкла к такому порядку вещей.
Когда все семейство летом вернулось в Швецию, Томас получил должность научного секретаря в Управлении по вопросам миграции. Не слишком гламурную по своей сути. Поэтому он ходил с кислой миной. В его понимании после нескольких лет в Вашингтоне он заслужил что-нибудь более приличное. Пожалуй, его утешала только мысль обо всех тех конференциях, которые ему следовало посещать.
Анника постаралась избавиться от неприятных дум и позвонила в прокуратуру, занимавшуюся преступлениями, совершенными в коммуне Нака. Насколько она знала, их коммутатор отвечал круглосуточно.
Однако телефонистка не смогла подсказать ей, за кем из прокуроров числилось убийство, имевшее место в августе на парковке в Фисксетре.
– Мы в курсе лишь последних событий, – сказала она с сожалением. – Я могла бы соединить тебя с приемной, но они закрываются в пятнадцать ноль-ноль.
Итак, один шанс мимо.
Она набрала номер прокуратуры Норрорта и Вестерорта, но, кто занимался мертвыми женщинами на пляже в Арнинге и на улице в Хессельбю, там также не знали. (Зато всем были известны имена руководителей расследований дерзких преступлений, вроде сенсационного ограбления инкассаторской машины, осуществленного при помощи вертолета, или в отношении попавшихся на наркотиках звездах спорта.)
– Сейчас «Фронтекс» начал организовывать чартерные авиарейсы, – сказала Берит. – Из всей Европы собирают нелегальных иммигрантов и высаживают их в Лагосе или Улан-Баторе. Швеция отправляла людей таким образом несколько раз.
– По-моему, мне хватит на сегодня, – проворчала Анника.
Она выключила компьютер, упаковала его привычными движениями, сунула в сумку, поправила жакет и направилась к выходу.
– Послушай, Бенгтзон! – услышала Анника оклик охранника, когда уже почти вышла на улицу.
«Черт, – подумала она. – Ключи от машины».
А потом ей пришлось толкать вращающуюся дверь почти целый круг перед собой, прежде чем она снова вошла в вестибюль с натянутой улыбкой.
– Мне ужасно жаль, – сказала она и положила ключи от ТКГ-297 на стойку.
Однако охранник, новый парень, просто принял их, даже не отругав ее и не спросив, заправила ли она машину и заполнила ли журнал поездок (а она не сделала ни того ни другого).
– Шюман ищет тебя, – сообщил он взамен. – Сидит в «Лягушке» и жаждет, чтобы ты сразу же явилась туда.
Анника остановилась на полушаге.
– Зачем?
Охранник пожал плечами.
– Хочет изменить график работы в худшую сторону? – предположил он.
Анника кивнула одобрительно, парень явно не был безнадежным.
А потом направилась в конференц-зал.
«Почему его называют «Лягушкой»?» – подумала она.
Главный редактор сам открыл ей дверь.
– Привет, Анника, входи и садись.
– Меня переводят в Йончёпинг? – спросила она.
Трое серьезных мужчин в темных пальто поднялись, как только она шагнула внутрь. Они расположились вокруг маленького стола из светлой березы, свет галогенных ламп отражался в белой доске для рисования маркерами, висевшей на дальней стене, и ей даже пришлось зажмуриться.
– Что происходит? – спросила она, рефлекторно подняв руку с целью защитить глаза.
– Мы встречались раньше, – произнес ближний к ней мужчина и протянул вперед открытую правую ладонь.
Это был Джимми Халениус, шеф Томаса, статс-секретарь министерства юстиции. Она пожала ему руку, не найдя, что сказать.
– Это Ханс Эрик Свенссон и Ханс Уилкинссон, – продолжил он и показал на двух других мужчин в похожем наряде. Они даже не попытались подняться и поздороваться.
«Хассе плюс Хассе», – подумала Анника. Она напряглась в предчувствии плохих новостей.
– Анника, – сказал Андерс Шюман, – сядь.
Страх пришел ниоткуда и вцепился в нее когтями с такой силой, что у нее перехватило дыхание.
– В чем дело? – выдавила она из себя и осталась стоять. – Беда с Томасом? Что с ним?
Джимми Халениус на шаг приблизился к ней.
– Насколько нам известно, никакой опасности для него нет, – сказал он и перехватил ее взгляд.
Его глаза были голубыми как небо, Анника помнила их еще с прежней поры, когда-то это даже удивило ее.
«Интересно, у него линзы?» – подумала она.
– Ты же знаешь, что Томас на конференции «Фронтекс» в Найроби относительно расширения сотрудничества у границ в направлении Европы, – сказал статс-секретарь.
«Наш новый железный занавес, – подумала Анника. – Ох уж этот старый свободный мир».
– Томас принимал участие в конференции в Kenyatta International Conference Center в течение первых четырех дней. Вчера утром он оставил само собрание и в качестве шведского делегата отправился на рекогносцировку в Либой к границе с Сомали.
По какой-то причине воображение на мгновение нарисовало ей картинку засыпанного снегом тела позади детского сада в Аксельберге.
– Он мертв?
Одетые в темное мужчины за спиной Халениуса переглянулись.
– Ничто не указывает на это, – продолжил Джимми Халениус, пододвинул к ней стул и предложил сесть.
Она опустилась на него и заметила, как парочка по имени Ханс обменялась взглядами.
– Кто они такие? – спросила Анника, кивнув в сторону мужчин.
– Анника, – сказал Халениус, – я хочу, чтобы ты внимательно выслушала меня.
Она обвела взглядом комнату в поисках пути бегства, но в ней не было никаких окон, только белая доска и древний кодоскоп в углу, под потолком тихо жужжал вентилятор. Стены были светло-зеленые, цвета, вошедшего в моду в девяностых годах прошлого столетия. С лимонным оттенком.
