– Мы поделились только подозрениями полиции, – сказал он. – Естественно, расследование будет проводиться объективно. Если виноват данный мужчина…
– Его зовут Густав.
–…его арестуют, и он получит по заслугам, но если речь идет о ком-то другом, то того осудят…
Мать высморкалась.
– Ты думаешь?
– Большинство убийств раскрывают, – сказал Шюман уверенным голосом и понадеялся, что он прав.
На этом месте они прекратили разговор, но беспокойство по-прежнему не покидало его.
А вдруг все убийства женщин относились к самым обычным историям? Статистика упрямо указывала в этом направлении. Жертва, оружие, способ действия, мотив: мужчина не может больше распоряжаться женщиной, убивает ее хлебным ножом дома или в непосредственной близости от него. Сейчас даже не понадобились разглагольствования Анники Бенгтзон о журналистской этике, чтобы посеять сомнения в его душе.
По какой-то причине ему вспомнилось высказывание одного из известнейших государственных экспертов, Стига Бьёрна Льюнггрена: «Одна из самых обычных претензий в политических дебатах состоит в том, что средства массовой информации искажают действительность. И основной постулат в этих стенаниях сводится к тому, что они должны служить чем-то вроде зеркала, отражающего жизнь общества. Но это же ложное представление. Ведь массмедиа, будучи частью индустрии переживаний, обязаны скорее развлекать, чем информировать нас… Их задача – не отображать действительность, а драматизировать ее…»
Шюман посмотрел на часы.
Если уехать сейчас, он приедет домой одновременно с тем, как его жена вернется из спа-отеля.
Въезд во двор был расчищен от снега, а площадка перед домом посыпана песком. Анника припарковалась на ней, выключила зажигание и сидела в машине несколько минут. На замерзшем озере вдалеке на юге она увидела три точки: одну большую и две поменьше. И понадеялась, что рыбаки поймали несколько окушков. Тогда они смогли бы вместе поджарить их в масле и съесть с хлебом. Это было невероятно вкусно, пусть и при большом количестве костей.
Она поднялась на крыльцо и постучала ввиду отсутствия дверного звонка.
Потом повернулась и посмотрела на озеро снова.
Берит и Торд продали виллу в Тебю и купили усадьбу после того, как дети покинули родительский кров. Анника знала о существовании и другой причины для их отъезда: Берит в свое время завела интрижку с комиссаром К., переезд стал их последним шансом спасти брак. И это явно сработало.
Берит открыла дверь.
– Почему ты стоишь здесь? Почему не входишь?
Анника слабо улыбнулась:
– Слишком уж, наверное, я городская жительница.
– Они все еще на рыбалке. Вы будете есть окуней целую неделю. Кофе?
– Да, спасибо, – сказала Анника и шагнула в большую деревенскую кухню. Казалось, она сошла со страниц журналов «Красивый дом» или «Поместья и усадьбы»: сосновые полы из широких досок, дровяной камин, стеновые панели жемчужного цвета, раздвижной стол, напольные часы, газовая плита фирмы «Илве» и холодильник с машиной для производства льда.
Анника расположилась за столом и наблюдала, как Берит возилась с кофейным перколятором. Она ходила дома в таком же наряде, как и в редакции: черные брюки, блузка и кофта. И ее движения были спокойными и размеренными, нацеленными на экономию сил и времени, а никак не на то, чтобы произвести впечатление на возможного зрителя.
– Ты никогда не рисуешься, – сказала Анника. – Ты всегда… такая, как есть.
Берит удивленно посмотрела на нее, замерла с ковшом для кофе в руке.
– Да брось ты. Мне тоже не чуждо это порой. Хотя не столь часто на работе. Я уже вышла из такого возраста.
Она закончила готовить кофе, выключила кофейник и поставила его на стол вместе с ложками и двумя чистыми чашками.
На нем также лежали свежие газеты, «Квельспрессен» и «Конкурент», и оба крупных утренних издания с их массивными воскресными приложениями. Анника дотронулась до них, но не стала открывать.
– Мы получили видео, – сообщила она тихо. – Proof of life. Томас выглядел просто ужасно.
Анника закрыла глаза и увидела перед собой его лицо, выпученные глаза, испуганный взгляд, мокрые от пота волосы. Ее руки задрожали, и она почувствовала, что паника вот-вот охватит ее. «Если европейские лидеры не прислушаются, я умру, если вы не заплатите, я умру». Он умрет, он умрет, он умрет, а она ничего не сможет сделать.
– О боже, – сказала она, – о боже…
Берит обошла вокруг стола, вытащила из-под него стул, села рядом с ней и заключила ее в свои объятия, а потом долго не отпускала.
– Все пройдет, – сказала она. – В один прекрасный день это закончится. Ты справишься.
Анника заставила себя дышать нормально, чтобы воспрепятствовать перенасыщению крови кислородом и тем самым избежать дрожи в руках, головокружения и учащенного сердцебиения.
– Это так омерзительно, – прошептала она. – Я абсолютно беспомощна.
Берит протянула ей кусок бумажного полотенца, и Анника высморкалась в него громко.
– Я, пожалуй, в состоянии представить это, – сказала Берит, – но не понять.
Анника закрыла глаза костяшками пальцев.
– Я сломлена, – пробормотала она. – Я уже никогда не стану прежней. Даже если смогу как-то прийти в себя, все равно не буду прежней.
Берит поднялась и направилась к кофейнику.
– Знаешь, – сказала она, – в Национальном музее в Кардифе в Уэльсе есть японская тарелка, которую сознательно разбили и склеили. Старые японские мастера часто били дорогой фарфор, поскольку, по их мнению, он становился гораздо красивее, если его восстановить.
Она налила кофе в чашки и села напротив Анники.
– Я действительно хотела бы, чтобы случившееся обошло тебя стороной, но оно не убьет тебя.
Анника погрела руки на кофейной чашке.
– Оно, пожалуй, убьет Томаса.
– Возможно, – согласилась Берит.
– Он ведь поехал туда добровольно, – сказала Анника. – Сам вызвался отправиться в Либой.
Она посмотрела в окно. Озера ей было не видно отсюда.
– Причину зовут Катерина. Англичанка.
Она видела ее фотографии в Интернете. Блондинка, милая, стройная, вроде Элеоноры или Софии, черт бы ее побрал. Как раз в его вкусе.
Она снова обратила взор на Берит.
– Я знаю, что можно идти дальше, знаю…
Берит еле заметно улыбнулась. Анника помешала ложкой кофе.
– Мы думали переехать, но сейчас страховые деньги испарятся. Хотя, может, и к лучшему. Они ведь на самом деле были не мои, а Рангвальда…
Анника нашла мешок, полный еврокупюр, в электрощите, когда разоблачала Красную Волчицу. Вознаграждение в размере десяти процентов от суммы находки позволило ей купить и виллу в Юрсхольме, и квартиру у Анны Снапхане, которые к настоящему моменту уже испарились (вилла сгорела, а квартира была продана).
