Имоджен кивнула.
— Мне позволено будет выехать сегодня с матушкой и Верити?
— Через три дня день рождения нашего монарха, так что празднует вся страна. И я не вижу необходимости лишать вас этого удовольствия.
— Спасибо, папенька! — Девушка встала и подбежала к отцу. — Я не заслуживаю такой доброты!
Герцог Треветт взял протянутую ему руку и ласково пожал пальчики, давая понять, что она не утратила его любовь.
— Я понимаю, дружба накладывает определенные обязательства. Но хорошая дочь не должна забывать, что она имеет их также и перед своей семьей!
Имоджен обожала родных, и мысль о том, чтобы огорчить хоть кого-то из них, была для нее невыносима.
— Я знаю, папенька.
Такой ответ обрадовал герцога, это было очевидно.
— Прекрасно! Хочется верить, вы вспомните наш разговор, когда придет ваш черед.
— Мой черед? — Имоджен нахмурилась, недоумевая. — Какое отношение замужество Линоры имеет ко мне?
— Вайнолы не единственная семья в городе, которая желает устроить судьбу своих дочерей. — Герцог поцеловал дочь в лоб. — Но ты можешь положиться на своего папеньку. Он выберет для тебя достойного супруга.
«Супруга? Для нее?»
Имоджен, улыбнувшись, кивнула, однако сердце ее затрепетало. Она ведь еще так молода — ей всего восемнадцать! Мать заверила ее, что летний сезон они проведут в столице ради удовольствий, которых не найти в сельской глуши, но о замужестве речи пока не идет. Неужели она солгала? Может, родители уже подыскали для нее жениха на много лет старше и теперь ждут удобного случая, чтобы представить его?
Смутные страхи теснились в головке Имоджен, когда она извинилась и поскорее покинула библиотеку, опасаясь, как бы отец не заметил ее смятения.
Глава 3
-Какой приятный сюрприз, Блекберн! — Норгрейв поклонился — судя по всему, из уважения к герцогскому титулу друга. — Я думал, ты в театре. Сегодня дают «Подозрительного супруга».
— Зачем идти в театр, когда эту пьесу показывают в каждом бальном зале города? — сказал Тристан с улыбкой.
Норгрейв усмехнулся.
— А как же твоя актриса — та, что исполняет главную роль? Мне показалось, она уже запустила в тебя свои коготки! — насмешливо поинтересовался маркиз, хотя было очевидно, что от интрижки с упомянутой актрисулькой он и сам не отказался бы.
— Ты преувеличиваешь. Я выразил ей свое восхищение раз или два, преподнес цветы, но это был безобидный флирт, — отмахнулся Тристан.
На сцене актриса выглядела изумительно красивой, однако при обычном освещении стало ясно, что она намного старше, чем кажется, да и темперамент у нее менее пылкий, нежели у ее героини.
— Жаль, что она тебе разонравилась, — проговорил маркиз, который без объяснений друга понял всю подоплеку дела. — Может, мне и не следовало бы об этом упоминать, но Энис спрашивала о тебе. Прошло много месяцев с тех пор, как ты почтил ее своим вниманием, и она была бы очень рада возобновить старую дружбу.
Герцог был пьян как сапожник в тот вечер, когда Энис подобралась к его гульфику, намереваясь поиграть с тем, что внутри, своим искусным ртом и язычком. Они провели вместе несколько приятных часов, однако решение Тристана самостоятельно выбрать себе любовницу осталось в силе. По слухам, куртизанка сокрушалась недолго. За это время Энис сменила еще двух покровителей. Но что неприятно поразило его, так это очередная попытка Норгрейва толкнуть друга в ее объятия.
— А если я скажу, что дал себе клятву не иметь в этом сезоне дел с актрисами и куртизанками?
Маркиз в раздумье поджал губы.
— Ваша милость, пожалуй, я бы назвал вас лжецом.
— Какая радость в том, чтобы волочиться за жадной до денег красоткой, мой друг?
Не прерывая беседы, мужчины пробирались через переполненную гостями прихожую городского дома лорда и леди Кингеби.
— Пара монет — и она вся в твоем распоряжении!
— А я не устаю радоваться простоте, которую подразумевает связь с куртизанкой. Как ты говоришь, за пару монет ты покупаешь себе красивую любовницу, которая не станет потом обременять тебя чувством вины, требованиями и слезами.
— А если воспользоваться рукой, то и денег тратить не придется!
Норгрейв даже закашлялся от смеха.
Возмущенный возглас и взгляд стоявшей неподалеку пожилой дамы напомнили мужчинам, что следует все же соблюдать приличия.
— Прошу меня простить, мэм! — с этими словами Тристан прикрыл рот рукой, скрывая улыбку. — Моя ремарка не предназначалась для ушей леди.
— Сомневаюсь, будто эта высокоморальная особа вообще знает, что у мужчин, помимо прочих, имеется еще и такой порок, — прошептал ему на ухо Норгрейв.
Ну как тут не рассмеяться?
— Вы совершенно правы, ваша милость! — заявила их невольная собеседница и чинно удалилась.
Норгрейв, посмотрев ей вслед, подмигнул.
— Думаю, она стала бы куда привлекательнее для противоположного пола, если бы кто-нибудь взялся ее просветить…
— Хватит! — оборвал его Тристан. — Или ты хочешь сделать это сам?
— Ради всего святого, нет! — Норгрейву даже не пришлось разыгрывать возмущение. — И у меня, знаешь ли, есть принципы!
— Неужели? Может, один-единственный, да и тот давно заблудился в твоей пустой башке! — поддразнил его Тристан.
— Задница!
— А ты мерзавец! — почти ласково отозвался герцог. В этот момент он как раз увидел знакомый профиль. — Прекрасно! Его-то я и искал!
— Ты о ком? — Норгрейв бросил взгляд в том же направлении.
Мужчина, о котором шла речь, почувствовал, что на него смотрят, и в свою очередь окинул взглядом толпу. Скоро он, заметив наших джентльменов, помахал в знак приветствия.
— Джеспер! — Тристан кивнул и жестом показал, что хотел бы побеседовать за пределами бального зала. — Мне все же удалось уговорить графа продать своего призового скакуна.
— В это я не поверю. Признавайся, что у вас с ним за дела.
— Никаких дел, помимо того, о котором я упомянул, — со смешком возразил Тристан.
Многие представители знати, включая Норгрейва, желали приобрести этого скакуна.
— Врешь! Джеспер так трясется над своими лошадьми, словно сам произвел их на свет!
— Отвратительное и безосновательное предположение, — промолвил Тристан, думая о том, что за подобные инсинуации можно угодить под суд, а то и на виселицу. — Ты просто завидуешь, потому что он принял мое предложение, а не твое.
— Я просто умираю от зависти! — легко согласился Норгрейв. — Неужели я не говорил раз сто, что ненавижу тебя за твою треклятую везучесть?
