– Я пришел к леди Рэйвенсбрук, – сквозь зубы процедил Уильям. – Как же ты все-таки глупа!
Несмотря на ссору с сыщиком, через день, ближе к вечеру, Эстер, невзирая на усталость, появилась в доме на Фитцрой-стрит, где он жил, чтобы поделиться с ним сведениями об Энгусе и Кейлебе Стоунфилдах, которые ей удалось узнать в доме Рэйвенсбрука. Она услышала о них не слишком много, но это все равно могло оказаться полезным. Девушка сейчас больше переживала за Женевьеву, чем за Монка.
Вечер выдался холодным, и она до самого подбородка подняла воротник плаща, прежде чем перейти мостовую и подняться по ведущей в дом лестнице. Оказавшись возле двери, сразу громко постучалась в нее, словно опасаясь передумать в последний момент.
Дверь долго не открывалась. Отступив на шаг, Эстер уже предположила, что Уильяма нет дома и она выполнила все, что требовало от нее сознание долга, но тут дверная ручка, наконец, повернулась, и дверь широко распахнулась. Монк стоял у самого порога – его силуэт четко выделялся при свете горящей позади лампы. Выражение его лица показалось гостье усталым и разочарованным. Увидев ее, он не стал скрывать удивления.
Мисс Лэттерли сразу стало его жаль, и она неожиданно обрадовалась, что решила сюда прийти.
– Я подумала, что должна сообщить тебе то немногое, что узнала об Энгусе и Кейлебе, – сказала она, чтобы оправдать свой визит.
– Тебе стало что-то известно? – поспешно переспросил сыщик, отступая назад и пропуская Эстер в дверь.
Возможно, она преувеличивает важность полученных сведений и дает ему необоснованный повод для надежды, подумалось вдруг девушке, и она почувствовала себя довольно глупо.
– Я узнала всего лишь несколько фактов, или, точнее, мнения разных людей, – начала она рассказывать.
– Кого именно?.. Ради бога, проходи скорее! Я не собираюсь разговаривать с тобою на лестнице, даже если тебе все равно. – Уильям распахнул дверь еще шире и запер ее, когда мисс Лэттерли, наконец, вошла в дом.
– Почему ты так зол? – Она решила прекратить отступление и нанести удар сама. Это больше соответствовало ее характеру. Ей не следует допускать, чтобы детектив ставил ее в такое положение, как будто ей постоянно приходится оправдываться. – Если твое расследование зашло в тупик, я могу тебе посочувствовать, – продолжала она, направляясь в соседнюю комнату, – но грубость тебе не поможет. Ты ведешь себя как ребенок – тебе необходимо научиться держать себя в руках.
– Ты заявилась сюда в такой час лишь для того, чтобы сказать мне об этом? – с недоверием спросил Монк, направляясь за ней следом. – Ты назойливая, своевольная и на редкость высокомерная женщина! Ты подвинулась рассудком среди больных! Даже занимаясь этим бессмысленным делом, неужели ты не можешь приносить хоть какую-нибудь пользу? Лучше выноси помои или мой полы. Ты можешь, наконец, топить печи или утешать людей, если только тебе известно, как это делается.
Сняв промокший плащ, Эстер протянула его детективу.
– Ты хочешь узнать что-нибудь об Энгусе и Кейлебе или нет?
Ответив грубостью на грубость, она испытала близкое к облегчению чувство. Ей слишком долго приходилось следить за своим языком и сдерживать эмоции: у нее накопилось немало воспоминаний об одиночестве и опасениях, о страхе и опустошенности, о боли, которую ей не удалось облегчить, и смертях, которые она оказалась не в силах предотвратить. Все это разом нахлынуло на девушку, образовав перед ее мысленным взором неожиданно живую картину. Ей не хотелось сейчас переживать за Монка. Ссоры с ним вызывали у мисс Лэттерли приятные ощущения, доставляли ей удовольствие, почему-то казавшееся ей давно знакомым…
– Ты действительно хочешь помочь бедной Женевьеве или только берешь с нее деньги? – спросила она немного спокойнее.
Лицо сыщика сделалось белым, как полотно. Последние слова Эстер задели его за живое. Несмотря на все недостатки Уильяма, она нисколько не сомневалась в том, что он никогда так не поступит. Возможно, ей не следовало этого говорить. Однако он сам столь же нелестно отозвался о ее профессии.
– Извини, – сказал Монк, как будто через силу. – Мне не приходило в голову, что на этот раз я могу услышать от тебя что-нибудь полезное. Что ты собираешься сообщить? – Он с рассеянным видом повесил плащ медсестры на спинку одного из стульев.
Теперь уже Эстер почувствовала себя глупо. То, что ей удалось выяснить, могло оказаться не таким уж и важным. Что, если он тоже об этом знал? Тяжело вздохнув, мисс Лэттерли посмотрела сыщику в лицо, встретившись с холодным неподвижным взглядом его серых глаз, исполненных гнева.
– Лорду Рэйвенсбруку кажется, что Кейлеб не мог причинить Энгусу зло, – начала она. – Каким бы жестоким он ни был, Энгус – его брат, и они росли вместе, разделяя друг с другом одиночество и тоску по умершим родителям. Но он считает так, потому что любит их и просто не способен заставить себя думать иначе. Он уже потерял первую жену и родителей мальчиков, а теперь Энид тяжело заболела, да еще Энгус пропал…
Монк пристально смотрел на девушку, ожидая, когда она закончит.
Ее голос казался очень тихим даже ей самой:
– Но Женевьева убеждена, что Кейлеб убил ее мужа. Она рассказала, что Энгус однажды пришел домой с несколькими ножевыми ранами, о которых больше никому не известно. Она не стала вызывать врача – он стыдился их. По-моему, именно поэтому Женевьева ничего не сказала тебе. Она не желает, чтобы кто-нибудь решил, что Энгус не мог постоять за себя или оказался трусом. Энгус… – Эстер замялась, не зная, как ей лучше выразить собственные мысли, как сделать их более доходчивыми. Она уже успела представить язвительный ответ Уильяма, прежде чем заговорила снова. – Энгус любил Кейлеба, – поспешно добавила она. – В детстве они дружили. Возможно, их взаимная привязанность существовала до сих пор и Энгусу казалось, что брат никогда не поднимет на него руку. Может быть, он даже считал себя виноватым, потому что ему удалось добиться в жизни успеха, а Кейлебу – нет. Вероятно, по этой причине он постоянно навещал его – чтобы попытаться помочь ему ради успокоения собственной совести. А жалость иногда воспринимается очень тяжело. Она способна разъесть душу куда как больше, чем ненависть или безразличие, с которыми к тебе относятся.
Монк долго смотрел на собеседницу, не говоря ни слова, и та тоже не отводила глаз, отвечая ему столь же пристальным взглядом.
– Может быть, – проговорил детектив наконец. Ему впервые удалось составить представление о переживаниях Кейлеба, о том взрыве злобы, который, возможно, подтолкнул его к насилию. – Этим, наверное, объяснялось то, почему Энгус не бросил брата на произвол судьбы, чего тот, похоже, вполне заслуживал и сам желал, и почему Кейлеб оказался настолько глуп, чтобы убить единственного на свете человека, который о нем заботился. Однако это не поможет мне найти Энгуса.
– Если его убил Кейлеб, ты, по крайней мере, будешь знать, где искать, – заметила мисс Лэттерли. – Тебе больше не понадобится тратить время, выясняя, имел ли Энгус тайную любовницу или карточные долги. Он, наверное, на самом деле был таким порядочным, как может показаться, но даже если это не так, тебе не надо до этого доискиваться, а тем более сообщать об этом Женевьеве или лорду Рэйвенсбруку. Они оба считают его абсолютно безупречным человеком. В их представлении он всегда оставался честным, великодушным, терпимым, преданным и исключительно порядочным. Он читал детям книжки, дарил жене цветы, любил петь хором возле рояля и умел неплохо запускать воздушного змея. Если он погиб, разве для них недостаточно одной этой потери? Ведь ты не станешь докапываться до его слабостей просто ради чистой истины?
