По логике вещей, я должен был закончить обучение в июле тысяча девятьсот шестидесятого года, но еще в марте я внезапно получил извещение от организации о необходимости немедленно вернуться на родину. Извещение доставил товарищ под кодовым именем Самолет. Это была женщина родом из Чанчуня, высокого роста, с лицом красного цвета, как у спортсменов-пловцов, это был цвет здоровья. Она была моей начальницей в период пребывания в Москве, когда я номинально был студентом, а на самом деле имел секретный статус – говоря начистоту, был шпионом, занимался сбором информации о методах Советского Союза по дешифровке военных секретов США. Моим научным руководителем был Лев Андронов, всемирно известный математик, вместе с тем он был знаменитым дешифровщиком, доставлявшим массу проблем американцам. Наша организация сделала так, чтобы меня распределили к нему, с тем чтобы я использовал его положение и собрал данные о военном состоянии стран Запада. За три года, что мы провели бок о бок, наша дружба день ото дня становилась все крепче, он не только был моим учителем, наставником, он стал мне как родной отец. Я позднее изменил имя на Ань Цзайтянь
[17]
именно из уважения к нему и в память о нем. Узнав о том, что мне надо возвращаться, я сожалел, что придется расставаться с ним, а также что мое обучение еще не закончилось. Не получив из-за внезапного отъезда диплома, который уже был практически в моих руках, я испытывал огромное сожаление.
То, что произошло позднее, – не просто сожаление. Когда я уже оформил в университете все необходимые документы, накануне моего отъезда на поезде я получил еще одну горестную весть – моя жена Сяо Юй погибла в автокатастрофе. Машина, на которой она ехала, столкнулась с грузовиком и упала в пропасть, все, кто был в тот момент в автомобиле, погибли. Не говоря о том, что все люди погибли, даже их тела нельзя было увидеть. Мне сказали, что машина, упав в пропасть, загорелась и все тела обгорели до такого состояния, что невозможно было определить, кто есть кто. В итоге в больнице провели химический анализ, чтобы идентифицировать погибших. Когда я увидел Сяо Юй, она уже была в черной урне.
Урна с прахом!
С урной Сяо Юй я покинул Москву. Я и сейчас помню, что в тот день внезапно пошел снег, он лежал на вокзале сугробами, на душе у меня было так же мрачно и холодно, как и на улице. Поезд, груженный прибывшими из Китая яблоками и свининой, стоял у платформы. Представители русской и китайской сторон разгружали и принимали товар. Все эти вещи шли в уплату долга китайской стороны. Как и говорили, у советской стороны были строгие требования к качеству товара, на платформе стояло несколько специальных блоков для измерения разгруженных яблок. Размер их определялся по науке и по шаблону – не нужны были слишком большие и слишком маленькие. Свинину также проверяли тщательно – если попадались куски со шрамами или рубцами, их тоже откладывали.
В то время отношения между Китаем и СССР были довольно непростыми. Мой багаж тоже был подвергнут тщательной проверке на станции. Мой наставник Андронов, увидев это, еще раз попытался уговорить меня не уезжать. В те дни он постоянно пытался это сделать. Как раз накануне мы долго разговаривали ночью, он проанализировал перспективы отношений между нашими странами и мое возможное будущее. Он полагал, что возвращение – это худший выбор для меня. Он словно предвидел, что отношения между Китаем и СССР ухудшатся, и подозревал, что, вернувшись на родину, я займусь дешифровкой советских сообщений, чем запятнаю нашу крепкую дружбу. Он надеялся, что я останусь, закончу учебу, может быть, даже смогу защитить кандидатскую, сосредоточусь на научных знаниях и не буду вовлечен в дешифровальную деятельность. Мой руководитель сказал:
– Это идеологический вопрос. Если говорить точнее, то он не имеет никакого отношения к науке, мой собственный опыт должен стать тебе уроком. У меня уже нет дороги назад, но ты точно можешь не идти по моим стопам, можешь стать просто ученым.
Но я знал, что это невозможно. Можно сказать, что я от рождения был «человеком идеологии». Я уже говорил, что я – дитя революции, партия воспитала меня, и когда партия и страна нуждаются во мне, я не могу иметь собственных желаний и делать свой собственный выбор.
После проверки багажа наставник спросил, знаю ли я, кто этим занимался. Я ответил:
– Не знаю.
– КГБ.
Я думаю, он уже догадывался о моем тайном статусе, но изобразил удивление:
– Разве это возможно?
Он рассмеялся:
– Друг мой, думаю, ты можешь быть честен со мной, ведь кроме должности младшего научного сотрудника института изучения криптографии Китайской академии наук у тебя же есть еще и другая должность?
– Господин Андронов, почему вы вдруг заговорили об этом?
– Потому что в последнее время я ощутил, что у тебя много тайн.
– Господин, у меня нет тайн от вас.
– Друг, ты не говоришь правду.
Указав на урну с прахом, он спросил, как умерла моя жена Сяо Юй. Он сказал, что не верит, что это была случайная автокатастрофа. Я поклялся, что все было именно так. Что же все-таки произошло, я и сам не знал, однако это все, что я мог ответить, несмотря на мое к нему доверие. В конце он торжественно попросил меня запомнить его слова: если после возвращения на родину от меня потребуют заниматься расшифровкой секретов его страны, я ни в коем случае не должен соглашаться.
– Я так говорю, во-первых, потому что не могу этого принять, исходя из наших дружеских отношений, а во-вторых, потому что сейчас твоих навыков недостаточно, чтобы добиться успеха.
– Вот именно поэтому я еще вернусь и продолжу учебу.
Он покачал головой:
– Нет шансов. Так же, как у наших стран нет шансов вернуться к тем отношениям, которые были раньше. И мы больше не сможем быть в отношениях «учитель – ученик», поэтому останемся друзьями!
Его лицо стало печальным, он обнял меня и произнес:
– Садись в поезд! Счастливой тебе дороги!
На том мы и расстались.
Я вошел в вагон, и вскоре в дверь купе постучали. Вошедшим оказалась товарищ Самолет, в руках она держала черный чемодан. У меня был такой же, он стоял под столиком. Она поставила свой чемодан рядом с моим, назвала мне код от своего и, уходя, прихватила мой – абсолютно такой же. Я не знал, что у нее в чемодане, но понимал, что содержимое было важнее моей жизни. Если по дороге произойдет непредвиденная ситуация, мне прежде всего надо заботиться не о своей жизни, а о сохранности того, что в чемодане.
Спасибо, господин Андронов, за пожелания, в дороге все будет хорошо!
02
В первый же день после моего возвращения в Пекин ко мне в гостиницу пришел какой-то человек, чтобы забрать чемодан, который дала мне товарищ Самолет. На второй день заместитель начальника оперативного отдела штаб-квартиры принял меня. Фамилия его была Те, ему было за пятьдесят, он был наполовину седой, из-за чего выглядел старым. Однако голос у него был зычный, говорил он прямо и твердо, как генерал. Когда-то он занимал пост первого директора подразделения 701, из-за его характера подчиненные за глаза называли его Мина. Два года назад он покинул подразделение 701 и перевелся в штаб-квартиру, где занял более высокую должность – заместителя начальника отдела, занимавшегося оперативной работой. Его секретарем был молодой человек по фамилии Ли, владевший русским языком, до моего отъезда в Москву мы несколько месяцев работали вместе. Так как времени было не так много, наше знакомство было поверхностным, но, когда мы встретились после этих нескольких лет, наши отношения стали более теплыми. Накануне моей встречи с начальником Те он приходил ко мне в гостиницу поболтать, расспрашивал меня о жизни, рассказал новости отдела и был очень приветлив. Он поведал, что из-за моего возвращения у начальника Те изошли ожесточенные споры с другими руководителями.
