По правде говоря, лучше бы это было письмо, а не звонок.
28 марта
Общежитие. Ночь. Ветрено.
Письма или звонка, о которых я беспокоился, пока нет. Но это не значит, что все в порядке. Я знаю, что никуда не денешься от этого дела. И по многочисленным звонкам Абина, и по его вчерашней интонации было понятно, что он просто так не отступится. А раз не отступится, то точно подключит сестру. Его сестру зовут Чэнь Сысы. Она высокая, с черной родинкой на подбородке, отчего ее белая кожа кажется еще белее. У меня на родине про людей с родинками говорят: «Мужчина должен показывать свою родинку, женщина – прятать». То есть мужчина должен свою родинку подчеркивать, и чем больше она бросается в глаза, тем счастливее он будет, а у женщин – наоборот. Так что родинка Чэнь Сысы выросла не на том месте. Ну, или она означает, что ее владелица – человек несчастный. Счастье – штука загадочная, трудно сказать, у кого есть, у кого нет. Я не могу сказать, что совсем не понимаю Чэнь Сысы. Как и ее отец, она человек замкнутый, неразговорчивый, скупой на слова. У нее на лице часто играет скромная, можно даже сказать сконфуженная, улыбка. По правде говоря, раньше меня очень трогала ее молчаливость и застенчивость, пока ее отец не разглядел, что Чэнь Сысы мне нравится. Как наставник, Чэнь Эрху относился ко мне лучше, чем просто хорошо, в каком-то смысле можно сказать, что я был ему как сын. Стаж его военной службы был больше, чем мой возраст. Он обращался со мной, как со своими детьми. Однажды учитель спросил, есть ли у меня девушка, я ответил: нет, тогда он сказал, что познакомит меня кое с кем. И этим кое-кем оказалась Чэнь Сысы. Если говорить о времени, то мы встречались примерно полгода, а если о, так сказать, «содержании», то мы совершили лишь два похода в кино и один раз – в парк. Именно в парке она и предложила все-таки вернуться к тому, что было раньше. Так мы и поступили. Я хочу сказать, что между нами не возникло никакой напряженности из-за того, что любовь не сложилась. Вовсе нет. Мы общались, как и раньше, наши разговоры вращались вокруг ее отца, до тех пор, пока я не уехал.
Я покинул подразделение 701 летом тысяча девятьсот восемьдесят третьего года и прибыл сюда. Здесь находился его филиал, он был важен, все более и более приобретал значение, так что некоторые говорили, что это второе подразделение 701. Почему мы сюда переехали? Во-первых, по служебной надобности, а во-вторых, мне и самому это было необходимо. Потому что я в тот момент уже женился и это место было расположено в два раза ближе к месту проживания моей супруги, чем штаб-квартира. И хотя многие с неохотой переезжали сюда, я был одним из немногих, кто сам попросил о переводе, причиной я указал близость к дому. Я помню, как накануне моего отъезда из ущелья учитель подарил мне на память тетрадь, на титульном листе были написаны такие слова напутствия: «Ты и я, мы оба живем в окружении тайн, некоторые из них нам нужно всеми силами раскрывать, а другие мы должны изо всех сил скрывать. В нашей профессии требуется удача. От всей души надеюсь, что вас ждет успех!»
С того времени учитель всегда словно был рядом со мной в виде этой записной книжки. Я думаю, одной из причин, по которой он подарил ее мне и написал эти слова, было очередное напоминание о том, что следует держать за зубами правду о «том самом деле». Другими словами, это было особое настойчивое предупреждение после моего отъезда, сделанное учителем. Оно было сделано более тонко, чем прямо написанное предсмертное письмо. Но, какое бы оно ни было, прямое или завуалированное, я чувствовал, какое давление на него оказывало «то дело». Оно принесло ему великую славу, но и стало поводом для опасений: вдруг я вольно или невольно раскрою всем правду? И я могу понять, почему он раз за разом в той или иной форме, используя любую возможность, напоминал мне об этом. Однако, по моему мнению, отправка предсмертного послания – это был его просчет. Прежде всего потому, что он уже достаточно меня предупреждал, не стоило снова подчеркивать это. Затем способ, которым он это сделал – предсмертное письмо, крайне неудачный, вызывающий подозрения и выдающий его с головой. Говоря по правде, это изначально было только наше с ним дело, о нем никто не знал, и никого оно не волновало. А что теперь? Сколько теперь будет таких Чэнь Сыбинов? Это послание вскрыло защитную оболочку этой тайны, что было крайне неблагоприятно для ее хранения. Я не знаю, сколько людей его прочитало, но уверен в том, что все, кто это уже сделал, будут, подобно Чэнь Сыбину, пытаться раскопать ту тайну, которую я скрываю, испытывая мою преданность учителю. Сейчас я больше всего беспокоюсь о Чэнь Сысы, уверен, она, как и ее брат, выдвинет необоснованное требование. Жду ее письма или звонка, как неотвратимого нападения.
2 апреля
Общежитие. Ночь. Ясно.
Письмо Чэнь Сысы пришло не так быстро, как я ожидал. Тем не менее оно все-таки пришло, такое тяжелое, что сразу было понятно: это не простое письмо. Вполне возможно, что оно было наполнено кирками, мотыгами и лопатами, для того чтобы вырыть мой секрет. Я довольно долго сжимал его в руках, не осмеливаясь вскрыть конверт. Естественно, письмо нельзя было не прочитать, просто я хотел как следует морально подготовиться. Чтобы добавить самому себе защитных сил и уверенности в том, что я выдержу это испытание, я поставил на стол портрет учителя и его предсмертное послание. И когда я буду читать письмо, одновременно смогу в любой момент видеть его наставления.
И так я приступил к чтению письма моей бывшей возлюбленной Чэнь Сысы. Когда я закончил, то внезапно осознал, что мое прежнее беспокойство было излишним, ни в одном месте она не поднимала вопрос предсмертного послания, словно знала, что я боюсь именно этого, поэтому специально не затрагивала эту тему. Я даже заподозрил, что она вообще не в курсе того, что учитель оставил мне предсмертную записку. Тогда я позвонил Чэнь Сыбину, и оказалось, что это правда. Абин сказал, что его отец потребовал никому не говорить о том, что он оставляет мне это послание. Никому, включая его сестру. И это стало прекрасной причиной окончательно отказать ему. Я сказал:
– Учитель так поступил, потому что помнил о моих отношениях с Чэнь Сысы, он боялся, что я не выдержу ее расспросов, поэтому он специально скрыл от нее это.
После моих слов Абин словно все понял, он лишь вздохнул:
– Вот оно как! – И повесил трубку.
Я уверен, что он больше никогда не будет расспрашивать меня о том деле. Так даже лучше. Правда, лучше.
Я и не предполагал, что Сысы напишет такое длинное письмо – исписанные мелкими почерком восемнадцать страниц формата А4, словно и не письмо это вовсе. Судя по разной высоте иероглифов и прерывающимся фразам, она писала его как минимум в течение нескольких дней. В конце стояла подпись и дата – 25 марта – тот день, когда мне в первый раз позвонил Абин. Содержание письма больше напоминало не письмо, а рукопись романа, там проявлялись и чувства, и история, оно волновало до глубины души, и невозможно было оторваться от чтения.
2. Письмо
[53]
