Я знала, что отец не захочет в больницу, но начальник Ван сказал, что так решили в организации, даже если не хочет, все равно придется захотеть. В отношении решений организации отец никогда не ставил никаких условий. Благодаря усилиям Вана отца отправили не в страшную психиатрическую лечебницу, а в санаторий Линшань. Я была довольна – обстановка, условия, атмосфера и даже расстояние до дома было намного лучше того, что я ожидала, душа радовалась. Я и не предполагала, что эта радость через три дня обернется сожалением и раскаянием. Глубочайшим раскаянием!
В тот день раздался тревожный звонок из санатория: с отцом беда! Мы с Ваном поспешили туда, чтобы «уладить дело», но, когда прибыли на место, подходя к зданию, где жил отец, услышали, как он кричит что есть мочи, срывая голос. Мы бросились вверх и увидели, что его дверь заперта на замок, а он, словно несправедливо обвиненный преступник, орет во все горло. Я спросила, что случилось. Отец ответил, что он и сам не понимает, зачем его держат взаперти уже несколько часов, даже не покормив обедом, хотя уже вторая половина дня. Начальник Ван повел меня к местному руководителю; изначально он собирался обрушиться на него с обвинениями, но после объяснения всех обстоятельств нам нечего было сказать. Оказалось, что в санатории работала молоденькая медсестра по фамилии Ши, поэтому все звали ее Сяо Ши. Ты ведь знаешь, что меня дома родные называют Сяо Сы. Сяо Ши, Сяо Сы – на слух звучит почти одинаково. Вероятно, это и вызвало у отца приступ спутанности сознания: он принял Сяо Ши за меня. Когда она утром пришла убирать у него в комнате, он был с ней излишне радушным. Она рассердилась и ушла. Отец бросился вдогонку с криками, чем основательно напугал ее. Вот поэтому они и заперли отца как «хулигана». Мы стали объяснять, в чем дело, но сотрудники санатория с чувством собственной правоты начали осуждать нас: раз такая ситуация, то нам не следовало привозить его сюда, у них тут санаторий, а не психушка! Нельзя сказать, что они были полностью неправы, это действительно была наша ошибка. Но больше всего меня разозлило то, что некоторые стали говорить о том, что мы должны принести извинения Сяо Ши, да еще и выплатить ей компенсацию за «моральный ущерб». Я в тот момент подумала, что отец тоже испытывает «моральный ущерб», но к кому нам обращаться за компенсацией?
Так и закончилась наша эпопея с санаторием. Так все было хорошо продумано, но прошло три дня – и больше туда нам уже не было хода, поэтому отец вернулся домой. Вернуться-то он вернулся, но я по-прежнему пребывала в растерянности, не понимая, как сделать так, чтобы отец спокойно прожил остаток жизни. А уж про счастье я даже и думать не смела, главное – благополучие и спокойствие, и мы тогда были бы довольны. Мне предлагали отправить отца в психиатрическую клинику, но я была решительно не согласна. Это ведь все равно что выкинуть его, вычеркнуть из нашей жизни. Я думала, что и бог с ней, с работой, отца я никуда не сплавлю! Это был вопрос не здравого смысла, а чувств, и вот они-то не позволяли мне сделать такой выбор.
Однако вскоре после того, как отец вернулся из санатория, придя домой с работы, я обнаружила, что на устах отца играет улыбка. Не дожидаясь моих расспросов, он с возбужденным видом сказал, что организация снова дала ему работу и он отправится за красную стену!
Весь день он упивался этим радостным известием.
Честно говоря, мы раньше все время ждали, ждали, что отец как можно раньше приедет обратно к нам из-за красной стены. Кто ж мог подумать, что сейчас он снова туда вернется? От этого мне было грустно на душе. Мне так этого не хотелось! Когда начальник Ван спросил мое мнение, я так и ответила: «Нет, я этого не перенесу». Я сказала, что готова уволиться с работы, чтобы ухаживать за отцом, ну и пусть он меня ругает на чем свет стоит. Постфактум я думаю, что, во-первых, у меня не было права протестовать, тем более, что это было впустую. А во-вторых, ну, уволилась бы я, проводила каждую минуту с отцом, ну и что из этого? Болезнь отца никуда бы не делась, он все так же страдал, а я не могла сделать его счастливым. Мы не могли, а кто мог? На самом деле это было написано на лице отца в тот день. Ты и представить себе не можешь, в каком приподнятом настроении он провел тот день! Он два часа разговаривал по междугороднему телефону с Абином, но весь разговор крутился вокруг одной фразы: у папы снова есть задание, папа опять будет работать!
На следующий день отец и правда собрался «на работу». Я четко помню, что это был зимний день тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, дул пронизывающий ледяной ветер, по дорогам текла талая вода. Я проводила отца до входа в наш двор и посадила на автобус, шедший к красной стене. Автобус тронулся, и, когда я глядела ему вслед, в голове всплыла другая картина: как отец, не оглядываясь, заходит в маленькую дверцу, прорезанную в большой железной двери в красной стене.
Эх, отец!
Эх, красная стена!
И таким образом на восемьсот двадцать седьмой день после своего ухода отец снова вернулся в ее объятия.
Поначалу я все беспокоилась, что у отца снова будет приступ спутанности сознания, ведь кто знает, что могло произойти без моей заботы. К тому же я волновалась за его физическое состояние, все-таки он отдыхал столько времени, выдержит ли он возвращение к работе? А если нет, то что тогда делать? Одним словом, отец в этот раз, уезжая за красную стену, забрал с собой и все мои помыслы. И днем и ночью душа была в смятении, я не могла спать, все забывала, словно во сне, у меня постоянно было предчувствие, что что-то нехорошее должно произойти. Так прошла одна неделя, за ней – еще одна. Потом прошел целый месяц, и ничего не случилось. И не только не случилось ничего плохого, более того, все было замечательно! Каждый раз, когда отец приезжал домой, он выглядел довольным и полным сил. И я испытывала радость, видя его здоровым, веселым, получающим наслаждение от жизни. Эх, я прямо-таки не могла поверить, что не только его психика окрепла после возвращения за стену, но и физическое состояние становилось все лучше, и та странная болезнь больше не давала о себе знать. Без нее было так хорошо, как будто ее никогда и не было! Красная стена, словно магический заслон, отсекла прежнюю жизнь отца, полную грехов, полностью отрезала ее. Говоря словами начальника Вана, отец вернулся за стену, словно рыба – в воду!
Да, отец снова ожил!
Сейчас я часто думаю с печальной самонадеянностью, что измениться может Вселенная, но не отец. Судьба отца – быть за стеной. Все его помыслы всегда были привязаны к тому, что происходит за ней. И захочешь их выкорчевать, а не получится. А если вырвешь их с корнем, он увянет и умрет. Загадочная красная стена – это почва для жизни отца и место его смерти. В итоге он там и умер… Эх… Когда я пишу эти строки о смерти отца, руки мои дрожат, я не верю, что его больше нет, я не хочу, чтобы он умирал! Не хочу! Я хочу, чтобы отец не умер! Хочу, чтобы он жил!
Отец!
Отец!
Отец!
Где ты?
День седьмой.
<…>
У меня нет сил продолжать, расскажу кратко.
Это было воскресенье – день, когда отец должен был вернуться домой. После возвращения за стену он обычно приезжал только по воскресеньям, проводил дома ночь и на следующее утро уезжал обратно. Если он не мог приехать, то всегда сообщал мне об этом по телефону. В тот день он не звонил, и я начала готовиться к его приезду. В три часа, как обычно, я отправилась на рынок закупать продукты и купила для отца трех больших карасей, потому что он любил повторять, что курица полезна для ног, а рыба – для головы. Он обожал рыбу, ел ее всю жизнь, и она ему все не приедалась. Домой я вернулась в четыре, а в четыре тридцать уже собралась было доставать сковородку и начинать готовить, как внезапно раздался звонок. Мне сказали, что у отца случился сердечный приступ, сейчас он находится в реанимации и мне необходимо срочно приехать. Сначала они сказали, что он в ведомственной больнице на территории казарм, но, когда я туда примчалась, доктор сказал, что его уже перевели в городскую больницу. Это означало, что положение крайне серьезное, я заплакала, услышав это. Это были слезы страха. Когда я нетвердой походкой добралась до городской больницы, врач сказал, что у отца уже была остановка сердца, но они вернули его к жизни. Я не знала, радоваться или печалиться, стоя перед кроватью отца. Он молча улыбнулся мне. Пять дней спустя, в двадцать один ноль три, снова улыбнулся мне, прощаясь навсегда…
