Дело было так: два дня назад к нам с проверкой нашей работы прибыл начальник Ван из штаб-квартиры. При встрече со мной он начал говорить о твоем отце, причем рассказал многое, чего я не знал, в том числе он упомянул и о «том деле». В тот момент я опешил от неожиданности, потому что это был наш с твоим отцом секрет. Откуда о нем мог знать начальник Ван? Оказывается, твой отец на следующий день после письма мне, то есть прямо перед смертью, собрав последние силы, «открыл душу» организации и рассказал о «том деле» все, как есть. Так как оно затрагивало рабочие тайны отдела дешифровки, ваша семья не могла присутствовать при этих откровениях, потому вы были не в курсе. Единственный, кто был при этом, это начальник Ван. По его словам, когда твой отец закончил рассказ, он словно закончил все свои земные дела, собрался уходить, так что у вас практически не оставалось возможности попрощаться с ним в последний раз. Эх, учитель, зачем же вы рассказали? Вам не следовало делать этого. Почему вы не поверили мне? Эх, учитель, послушайте, что я вам скажу, то, что вы думали и говорили, все это не было фактами. И мне очень горько от того, что вы рассказали. У меня правда тяжело на душе… Абин, я действительно хочу рассказать тебе о «том деле». Во-первых, раз твой отец уже сам все рассказал, его послание мне превратилось просто в клочок бумажки и мне больше нет необходимости молчать, стиснув зубы. Во-вторых, то, что рассказал твой отец, – это не то, что было в действительности, и я просто обязан поведать правду.
Абин, прочитав письмо, адресованное твоей сестре, ты уже знаешь, что твой отец занимался дешифровкой кодов. Это загадочное и темное дело уже измучило до бесчувствия многих талантливейших людей. По сравнению с ними твой отец просто счастливчик. В схватке между ним и кодом до смерти был замучан не он сам, а код. За всю свою жизнь он взломал семь кодов среднего уровня, три – высшего и приравненных к высшему, а такое редко встречается в мире дешифровщиков. Я полагаю, что если бы существовала Нобелевская премия за расшифровку кодов, очевидно, что твой отец получил бы ее и, возможно, даже дважды.
Я попал в подразделение 701 летом тысяча девятьсот семьдесят третьего года, на тот момент твой отец уже взломал один код, приравненный к кодам высочайшего уровня, и шесть кодов среднего уровня, поэтому он весь был увешан орденами. Однако новая задача – взлом «Пустыни-1» – давила на него, он был похож на заключенного, прикованного к одному месту. «Пустыня-1» (другое его название – «Огонь») – это был код высшего уровня мирового порядка, использовавшийся высшими чинами всех трех родов войск некой страны в шестидесятых годах (прошлого века). В самом начале многие военные эксперты-наблюдатели предсказывали, что в ближайшие двадцать лет никто не сможет его взломать. В том, что взломать невозможно, нет ничего необычного, странным было бы, если бы кто-нибудь его взломал. Твой отец три года работал над ним, но даже близко не подошел к разгадке, и это говорило о том, что слова о невозможности взлома не были просто запугиванием. Я до сих пор помню, что твой отец в первом же разговоре сказал, что сейчас занимается дешифровкой дьявольского кода, и если я боюсь вступать в схватку с дьяволом, то лучше с ним не работать. Спустя десять лет я даже немножко пожалел, что не послушал его тогда, потому что за это время нам пришлось приложить вдвое больше усилий, чем обычно. И во сне мы строили догадки о тайнах, которые скрывал «Огонь», но тайное так и оставалось запертым за семью печатями. К тому же наше с твоим отцом положение было разным. У него в загашнике хранилось множество славных побед, плодами которых он мог пользоваться до конца жизни, и даже одно поражение не стерло бы того факта, что он все равно был победителем по жизни. Я же был на тот момент просто пешкой, только поступил на службу и десять лет провел, участвуя в крупной игре, это и правда кажется немного неуместным и безрассудным. Очевидно, что если бы мы проиграли, то я проиграл бы всю свою будущую карьеру. Однако рассуждать об этом спустя десять лет, несомненно, уже поздно. Говоря словами твоего отца, «это не мудрое действие, это – глупый предлог». Твой отец ободрял меня, и в результате мои беспокойства по поводу собственной судьбы превратились в ожесточенную решимость и честолюбие. Однажды я тихонько перетащил свою постель в отдел дешифровки. Твой отец увидел это и бросил мне ключ от своей спальни, чтобы я перенес и его кровать тоже.
Значит, мы собирались «разбить котлы и потопить лодки»
[67]
, то есть стоять насмерть, поставить на карту все, вступив в последнюю схватку!
И вот так мы ели вместе и жили бок о бок, не расставаясь ни на минуту. Твой отец верил, что глубокой ночью человек впадает в особое состояние – он становится наполовину человеком, наполовину духом, внешне человек, а сообразительность как у дьявола. Поэтому именно в такое время обостряется интуиция и появляется вдохновение. И за долгие годы у него выработалась привычка рано ложиться спать и очень рано вставать. Вечером он засыпал примерно в восемь, а в час-два ночи уже просыпался, сначала отправлялся на небольшую прогулку и затем садился за работу. Таким образом, время отдыха у нас не совпадало: я работал, когда он спал, а он работал, когда спал я. Вскоре я обнаружил, что твой отец разговаривает во сне.
Слова во сне – это все-таки сонный бред, какое-то бормотание, похожее на лепет ребенка, когда трудно разобрать, что он там говорит. Но время от времени это удавалось, и понятные слова, как я заметил, все имели отношение к коду «Пустыня-1», что свидетельствовало о том, что даже во сне твой отец продолжал думать над этой проблемой. Иногда то, что он бормотал, было вполне отчетливым, даже понятнее, чем произнесенное вслух днем. Более того, сказанные им во сне странные мысли, на самом деле были полезными. Например, один раз я услышал, что он зовет меня, а потом, прерываясь, высказал довольно абсурдные идеи относительно кода, причем говорил он все по делу, с хорошей доказательной базой, словно читал мне лекцию. Когда он закончил, я почувствовал, что идеи эти хотя и были в высшей степени странными, но в них было что-то необычайно увлекательное. Приведу такое сравнение: предположим, что разгадка кода «Огонь» – это некое сокровище, спрятанное где-то далеко. Прежде чем идти искать его, мы должны определиться: ехать по суше, или по морю, или вообще выбрать какой-то другой путь. В тот момент картина, открывавшаяся перед нами, была такова: вокруг нас лежали камни, которые невозможно было охватить взором, и никакой воды видно не было, поэтому водный путь исключался. Что до пути по суше, мы уже попробовали несколько дорог, в результате зашли в тупик и не знали, как выйти из этого положения. И вот в этой ситуации, когда водного пути вообще не видно, а сухопутным не пройти, твой отец во сне вдруг говорит мне: под этой грудой камней скрыта подземная река, мы можем попробовать использовать ее. Эта идея показалась мне крайне странной, но в то же время ценной, можно было попытаться. Даже если бы это было ошибкой, я добавил бы себе баллов в глазах твоего отца. Поэтому на следующий день, когда я убедился, что он не помнит ничего из того, что говорил ночью, я выдал его слова за свои, высказал их ему, словно это была моя идея, и моментально заслужил признание твоего отца.
