Эрван задумался, какой костюм выбрал бы он, если бы задался целью изгнать детские страхи. И с досадой осознал, что и так носит его: костюм полицейского, то есть отца.
– А латекс?
– Латекс… – повторил Лартиг со сладострастным вздохом. – Это усилитель ощущений. Любой сквознячок, и вы стучите зубами. Несколько движений, и вы в поту от жары. Эти танцоры выливают несколько стаканов пота, когда снимают свои комбинезоны.
– Как мерзко.
– Нет, это высший образ жизни. Вы одновременно обнажены и спрятаны. Вы становитесь в чистом виде органом, обтянутым кожей.
– Вот я и говорю: это мерзко.
Лартиг покачал головой. Его запеленатое тело походило на мертвое дерево, обмотанное туалетной бумагой. Эрвана раздирало между смехом и отвращением.
– Вы слышали о ворарефилии?
Ничего хорошего это слово не предвещало.
– Это фантазм, когда человек мечтает быть съеденным заживо, – продолжил художник, – но без укусов и ран. Вдруг оказываешься в желудке у змеи. Это и есть латекс: вернуться в темноту матки. Не считая наслаждения от сдавливания.
– Постараюсь побыстрее забыть.
– Не надо сарказма. Желание всегда основано на препятствии, подавлении. Вы заметили, сколько здесь ремней, перевязей, протезов? Тело должно испытывать принуждение, чтобы полнее наслаждаться проживаемым моментом.
Эрван посмотрел на часы: около полуночи. Вся эта дурь заняла достаточно времени. Разглядывая психов, которые дергались, обтянутые, как сардельки, или изукрашенные пластиковыми медалями, он опять растрачивал драгоценные часы.
– Я по-прежнему не вижу связи с Человеком-гвоздем или его жертвами.
– Настоящий Человек-гвоздь был фетишистом. Он старался защититься, раз за разом проигрывая собственные травмы.
– Он не наряжался баклажаном, он убивал женщин.
– Ему грозили такие монстры, что его страдания были нестерпимыми.
– Вы ищете ему извинений?
– Я не сужу его. Если сегодня вы хотите загнать в угол вашего убийцу, вам лучше бы прочувствовать его психический настрой и забыть про свою презрительную рациональность.
– Спасибо за совет. – Перед уходом он вернулся к более конкретным соображениям: – По нашим сведениям, Анн Симони практиковала… необычные пристрастия. Она любила инвазивные техники медицинского типа. Вы знаете людей с подобными склонностями?
– Я же говорил вам: я никого не знаю.
– А существует ли какой-нибудь форум, место, где контактируют такого рода любители?
– Нет. Еще раз повторяю, мы не используем технические средства, которые можно отследить. Никаких имен, никаких привязок.
На краткое мгновение Эрван испытал соблазн вызвать команду копов и замести всю компанию. Но тут же одернул себя: бесполезно. Кстати, и права такого у него нет: никаких правонарушений не наблюдалось, кроме шума в ночное время.
Он вспомнил, что Анн Симони делала закупки в специализированном магазине. Логичнее завтра с утра послать туда кого-нибудь и ознакомиться с картотекой клиентов, если таковая существует.
– Что вы думаете о Себастьене Редлихе? – спросил он, чтобы закончить.
– Редлих мой друг. Благодаря ему я стал лучше понимать внутренние механизмы магии йомбе и смог положить в основу своего творчества оккультные энергии.
– А имя Жан-Патрика Ди Греко вам что-нибудь говорит?
– Ди Греко… Бедняга… Он-то решил все свои проблемы.
Эрван задал вопрос наудачу:
– Вы его знали?
– Конечно. Он был из наших, уже много лет.
– Из ваших? Мне казалось, что у сообщества нет членов.
– Я просто имел в виду круг друзей, которых интересовал Человек-гвоздь и магия йомбе.
– Редлих тоже член этого фан-клуба?
– Да.
– Кто еще?
– Я бы сказал, это все.
Еще одна ложь, но, возможно, он не потерял время даром. А пока что Эрван представил себе это дьявольское трио, так или иначе связанное с серией убийств. Распрощавшись с мумией, Эрван пошел на выход.
Он двигался вверх от виллы дю Бель-Эр, когда мобильник завибрировал. На экране высветилось имя Левантена.
– Я наконец-то получил доступ к списку «инкриминированных», – начал техник без вступления.
– И кто родственник будущей жертвы?
– Ты.
– Что ты несешь?
У Левантена, который при любых обстоятельствах сохранял олимпийское спокойствие, на сей раз дрожал голос:
– Никаких сомнений. Твоя ДНК была много раз заархивирована, чтобы «дезинкриминировать» тебя в ходе различных расследований. Женские волосы демонстрируют большую хромосомную близость. У тебя нет сестры?
– Я перезвоню.
Эрван разъединился и тут же набрал Крипо:
– Пошли ближайших полицейских в больницу Сент-Анн. И лети туда вместе с остальными, я уже в дороге.
– Что случилось?
– Корпус Брока. Туда госпитализирована Гаэль. Вышли все силы!
113
Крипо прибыл на место первым. Одри и Тонфа десятью минутами позже. Когда в свой черед добрался и Эрван, троица судебных офицеров руководила операцией, пока полицейские в форме обеспечивали периметр – всю аллею Мопассана. Сотрудники научного отдела в масках и белых комбинезонах заходили в корпус, как если бы речь шла о зараженной зоне на карантине.
Хотя в Париже судебным медикам запрещено присутствовать на месте преступления, Крипо позвонил Рибуазу. Пациентов и персонал эвакуировали в другой блок, в ожидании, пока будет время их допросить.
Остались только трупы.
Два, по первым заключениям: Жак Сержант и санитар по имени Филипп Баттести.
Обоим не больше тридцати. У обоих горло перерезано зазубренным лезвием, возможно, охотничьим ножом или боевым оружием. Каждый раз убийца наносил удар очень уверенным движением, перерезая внешнюю сторону сонной артерии, и работы сердца было достаточно, чтобы обескровить тело за несколько секунд. Этот удар мгновенно обездвиживал жертвы – что случалось крайне редко: обычно, даже при ранении в сердце, умирающий всегда перемещался еще на несколько метров.
Казнь. Технически безупречная.
Эрван слушал Рибуаза во дворе; знаками пунктуации служили белые и синие всполохи мигалок.
– Отчет о вскрытии Перно будет у тебя на столе завтра утром.
– Спасибо. Займешься этими двумя?
– Нет. Я пойду спать. Из-за твоей хрени с гвоздями я не спал семьдесят два часа. У меня такое чувство, будто я три дня ощипывал кактусы. Когда ты положишь конец всему этому бардаку?
