«Фил подпитывается от города, – подумала девушка. – Как растение, живущее благодаря солнцу». Она поискала в голове подходящий термин, остановившись на «урбосинтезе».
Заросли сменились поляной, забитой надгробиями под охраной статуй в натуральную величину. Гранитные монахи теснились бок о бок с учеными в каменных тогах. Дева Мария склонялась над младенцем. Два мраморных ангела, целуясь, обвили друг друга крылами, и статуя женщины с завязанными глазами держала меч над могилой с надписью: «Джон Арчибальд, судья. Повешен в 1860 г.». Там было почти столько же статуй, сколько и надгробий, выстроившихся неровным кругом. Каменный монах стоял в центре толпы с глазами, закрытыми тяжелым гранитным капюшоном. Один палец он поднял в воздух, губы его были приоткрыты, как будто скульптор застал его рассказывающим анекдот – непристойный, судя по похотливому изгибу рта.
– Что ж, – Фил покорно вздохнул. – Мы на месте.
– На каком месте? – переспросила Бет. – Не вижу ничего, кроме декораций к второсортной вампирской киношке.
– Сад храма моей матери, – кривая улыбка тронула губы парня. – Поздоровайся, Бет.
– С кем?
– С твоими призраками.
– Что ты такое говоришь, Филиус. Мы для тебя мертвецы? Мое сердце разбито.
Бет вздрогнула. Голос был замогильным — и исходил от каменного монаха.
Фил смущенно прикусил губу и пробормотал:
– Петрис, я тебя не узнал. – Он посмотрел на статую. – Ты похудел?
– Именно. – Голос, идущий от статуи, звучал сухо. Каменные губы монаха не шевелились. – В лице. Маленькие вандалы.
– Ой, зубилом поработали? Мне… мне нравится – так гладенько. Так ты выглядишь… – Фил неловко затих.
– Да?
– Хм…
Вздох статуи походил на шум падающего сланца.
– Очевидно, тактичности нет средь наук, которые мне удалось титаническими усилиями вбить тебе в голову. Кто эта юная леди?
Статуя не шевелилась, каменные глаза за моховой катарактой не мигали. Но Бет чувствовала, что они смотрят на нее.
– Ты уже расплевался с той вспыльчивой девушкой-лампочкой, Филиус? – продолжила расспрашивать статуя. – Или юный принц теперь услаждает себя и дневными прелестями? – его тон сквозил двусмысленностью.
– Мы просто друзья, Петрис, – отрезал Фил, – и не представляю, как это я не сумел выучиться тактичности у кого-то, кто столь сведущ в нососовательстве, как ты.
– Увы, если бы только у меня был целый нос, – скорбно пробормотал Петрис.
– Ага, – не стал спорить Филиус, – ты уродливый ублюдок. – Он шагнул вперед и обнял статую своими тощими руками. Бет ожидала, что гранитные руки обовьются вокруг парня, но они остались на месте, а Фил тем временем висел на каменной шее монаха, болтая ногами в воздухе.
С губ статуи слетел скрипучий смешок.
– Бет, – сказал Фил, – это Петрис. Он научил меня почти всем грязным трюкам, что я знаю.
– Эээ… Приятно познакомиться, – Бет с недоумением посмотрела на статую. – Мне казалось, ты говорил, что твоего наставника зовут Гаттер-как-то-там.
– Гаттергласс. Разные учителя для разных предметов. Когда ты королевских кровей, – репетиторов хоть отбавляй. Глас был мне и дядей, и тетей, и провел превосходную работу. А этот грязный старый поп, – он через плечо ткнул в статую большим пальцем, – отвечал за мое – м-м-м – нравственное воспитание.
– Я сделал все возможное, чтобы показать тебе разницу между добром и злом, – торжественно заявил Петрис.
– Придерживаясь мнения, что «зло» лучше всего показывать на личном примере.
Статуя затрещала, и Бет увидела крошечные капельки слюны, оросившие камень вокруг рта.
– Это несправедливо, Филиус.
– Нет? Та мусорная лебедка почти меня убила.
– Ты интересовался этим гораздо сильнее, чем теодицеями газовых ламп девятнадцатого века, – язвительно заметил каменный монах. – Я лишь поступал, как любой хороший учитель: закреплял теорию на практике, – его тон стал заговорщическим. – Можешь ли ты честно мне сказать, что не имел религиозного опыта с магнитным массажем, которому я тебя обучил? Если ты нет, то твоя электрическая подружка – точно да.
Фил засмеялся, хотя и немного покраснел:
– Признаю, ты оказывал ужасное влияние.
– Может, но исправно исповедовал. Ты никогда ничего не утаивал.
– Не было смысла! Ты всегда был со мной, когда я грешил!
– Я объяснял правила, Филиус, но никогда не утверждал, что сам могу им следовать, – кашляющий звук слетел с неподвижных губ статуи, и изо рта вырвались маленькие облачка мучнистой серой пыли.
Фил вздрогнул, но ничего не сказал.
– В любом случае, – продолжил Петрис, когда кашель стих, – не то что бы я не рад тебя видеть, мой маленький кошмар, но что, во имя Темзы, ты здесь делаешь? От тебя несколько месяцев ничего не было слышно.
За его спиной Фил сжал обе руки на рукояти своего прута, потирая друг о друга грязные пальцы.
– Мне, – он оглянулся через плечо на Бет. – Нам нужна твоя помощь.
Смех Петриса оборвался. Любые движения были слишком незначительны, чтобы увидеть, но Бет была уверена, что почувствовала, как все статуи на поляне придвинулись чуть ближе.
– В самом деле? – тихо спросил Петрис. – Рассказывай. Что может скромный Тротуарный Монах сделать для Сына Улиц?
Фил смотрел прямо в запятнанные птичьим пометом глаза статуи.
– Вновь сразиться за его мать.
Все на поляне окаменело. Статуи были не просто неподвижны – они не двигались и до этого – но теперь каждая человеческая фигура, высеченная из камня, казалось, излучала ощутимый холод.
– Вот это заявочка, – медленно проговорил Петрис. Его голос был очень тихим. – Филиус, ты знаешь, нужно иметь каменное сердце, чтобы отказать тебе в чем-либо, но…
Бет фыркнула.
Фил строго на нее посмотрел, и девушка почувствовала, что и Петрис тоже.
– Извините, – пробормотала она. – Не обращайте на меня внимание.
– Да? – сказала статуя.
– О… – девушка запнулась. – Ничего особенного, просто смешно. «Каменное сердце». Притом, что вы…
На лице Фила отразилась тревога, и он сердито мотнул головой. Бет затихла, занервничав от внезапно повисшей напряженной тишины.
– Да? – повторил Петрис, немного повысив голос.
– Ничего.
Еще один трескучий вздох:
– Подойди сюда, дитя.
Фил запротестовал:
– Петрис, нет – она не хотела…
– Подтяни портки, Филиус. Я не причиню ей вреда. Просто считаю, что девочка имеет право знать, какую сторону выбрала.
