Бет села рядом, пересчитывая позвоночником кирпичи, трижды открыла и закрыла рот, прежде чем поняла, что этому нет тактичного объяснения.
– Послушай, это как… Ты в порядке – я хочу сказать, ты мне нравишься. И я у тебя в долгу. – Она помедлила. – А еще я тебе доверяю. Но эта мать – эта твоя Богиня? В ней я не слишком уверена.
– Что ты такое говоришь? – удивился он. – Во мне течет кровь Матери Улиц, мы – одно.
– Вы? – переспросила Бет. – Ты бы создал Балковых Пауков, охотящихся на людей? Ты бы сделал это? – она кивнула на нарисованного Петриса. – Правда? Ты бы похоронил их заживо?
– Они виновны в преступлениях, за которые несут наказание.
– Я не об этом спрашиваю.
Парень промолчал.
– Там был ребенок, Филиус!
– Да, но раньше он жил другими жизнями – как Петрис. Никто из них не чист, словно омытый дождем мрамор, понимаешь, что я имею в виду? Они знают, что натворили, даже если ты понятия не имеешь. Послушай, – парень, гневно сверкая глазами, повернулся к Бет. – Высь – чудовище. Моя мать, возможно, тоже, но она хотя бы держала его в узде.
Бет собиралась запротестовать, но Фил так на нее посмотрел, что слова застряли в горле.
– Что? – спросил он, – что ты намереваешься мне сказать? Что встретила разок духовенство Матери Улиц и прям стала экспертом? Хочешь увидеть альтернативу? У Выси тоже имеется жрица: Проволочная Госпожа, как мы ее называем, Жрица Разрушения, – он фыркнул. – Она – паразит, трематода из колючей проволоки. Похищает целые семьи – так ей удобнее, – чтобы убить и использовать в качестве носителей. Берет по одному, сначала старших, оставляя тех, у кого ног побольше, на потом. И дети смотрят, как их одержимые родители рвут собственные тела в клочья. – Гнев залил его щеки базальтово-черным. – Они тоже дети, Бет. Это война, и тут везде дети.
Гнев опустошил его, и он осел на асфальт:
– «Сделать больше, чем просто убежать». Вот что ты мне сказала. Я именно это и пытаюсь сделать, так? Так что, если ты, как утверждаешь, доверяешь мне, если веришь в меня, тогда поверь и в Мать Улиц, как я – как должен верить я, потому что для меня это не религия. Это семья.
В глубине города исчезнувшие было гудки автомобилей, грохот поездов и отдаленные крики на мгновение усилились.
Сердце Бет сжалось, но она должна была это сказать.
– Я верю в нее, Филиус, но не знаю, нравится ли мне то, во что я верю.
Фил уставился в землю. Девушка не могла понять, то ли ему стыдно, то ли он сердится. Затем, подхватив копье, он встал.
– Пойдем.
Бет запихнула мелки обратно в рюкзак.
– Куда теперь?
Он был уже в устье переулка, вырисовываясь на фоне неоновой вывески пиццерии.
– Хочу показать тебе, с чем мы имеем дело.
Улица была пуста. Черные пробелы зияли в таунхаусах там, где должны были быть окна. Сотню ярдов позади, на Вулвич-роуд мигало и шумело движение, не достигавшее этих тротуаров. Бет прочитала знак: «Херрингбоунуэй». Создавалось впечатление, что Лондон позабыл об улице – своей отверженной изгнаннице. Фил вышагивал перед Бет, ведя ее опасным маршрутом, крадучись на цыпочках, словно ночной акробат, по кирпичным виадукам. Осмелев, даже прокрался прямо по тени одного из так пугавших его кранов.
Парень рисовался; это было очевидно. Она и сама была не без греха, и потому быстро его раскусила. Фил был, как ребенок, крадущийся к дому с привидениями. Все в нем кричало: Видишь? Я не боюсь! Вовсе нет, и обратного тебе не доказать.
Но если парень позерствовал, то что же делала она, неуклюже карабкаясь по мокрым от дождя водосточным трубам, словно мысль о возможности в щепки переломать кости даже не приходила ей в голову?
– Эй! – донесся до нее голос. – Здесь.
Фил присел в лишенном стекол оконном проеме первого этажа, черный на фоне чуть более черного. Девушка и моргнуть не успела, как он уже стоял на тротуаре.
– Идешь? – спросил он, пройдясь пятерней по волосам, сделал шаг назад и выпал из поля зрения.
Бет не смогла сдержать улыбки.
– Пижон, – пробормотала она.
Два расцарапанных локтя и палитру витиеватых ругательств спустя она плюхнулась на землю с другой стороны.
– Проклятие, Филиус, почему ты не можешь воспользоваться дверью? Ой!
Она медленно выпрямилась, не веря своим глазам.
Дом оказался фасадом. Обращенная к улице стена все еще стояла, но это была всего лишь кирпичная завеса, скрывающая уродство разрушений внутри, где было снесено все.
Главным в пейзаже оказался спиральный бур, возносившийся на пятьдесят футов в воздух, а на гусеничном тягаче буровой остановки лежал, ржавый и величественный…
…кран.
Тревожное напряжение кольнуло Бет под ребрами, когда она подошла к нему. Кран источал дремлющую до поры угрозу, как неразорвавшаяся бомба. Фил сидел на плите на дальней стороне пустыря и внимательно наблюдал за девушкой.
– Я не понимаю, – призналась Бет. Она положила руку на изъеденный ржавчиной металл. – Эти штуки, должно быть, стоят кучу бабла, но выглядят так, словно они тут уже лет десять. Почему владелец их не заберет?
Голос Фила эхом отразился от фасада заброшенного дома.
– Владелец очень спешил. Такое оставляет после себя армия крестоносцев, чья единственная заповедь – выпустить тебе кишки. Понимаешь, о чем я говорю?
– Нет, даже отдаленно.
– Увидишь, – страшно торжественным тоном пообещал он. – Посмотри, Бет: посмотри по сторонам и увидишь.
Бет покорно заозиралась, но в темноте кучи щебня казались просто зубчатыми тенями. Она нахмурилась и полезла в сумку за зажигалкой.
– Нет! – его окрик заставил девушку замереть. Глаза Фила бледно светились в ночи. – Мы не приносим сюда свет, Бет. Никогда. Из уважения.
Бет шепотом выругалась, но бросила зажигалку обратно в сумку. Потом присела на корточки и счистила грязь с неровного куска кирпича. Ей померещилось какое-то очертание, но в темноте все было расплывчатым: просто тень тени. Она напрягла глаза, пытаясь рассмотреть лучше, пока мало-помалу не проступило…
«Что за?..» – пронеслось у нее в голове. А потом девушка поняла, на что смотрит. И ее потрясенный крик пронзил ночь. На нее остекленевшими глазами смотрело лицо, слегка выступая над каменной кладкой, словно ископаемые остатки. Через сломанные известковые зубы оно беззвучно кричало ей в ответ.
Бет отпрянула и отвернулась, но было слишком поздно: глаза уже привыкли к темноте и тела…
Тела были повсюду.
Ссохшиеся, как мумии, с голыми ребрами, они прорывались на поверхность сквозь разбитую кирпичную кладку. Девушка даже могла увидеть нити кровеносных сосудов в рассеченных конечностях.
