Ноги Кары зашаркали, когда она пошла к еде.
А неблагозвучный монолог Выси, не смолкая, преследовал ее:
Я буду.
Я буду.
Я – Высь.
Мухи вальсировали над сбитым животным, отбрасывая жирные кляксы теней на стену. Кара упала на колени рядом с ним, запах полился через ноздри в горло и ударил в желудок. Внезапно давление на ее правую руку ослабло, и она пошевелила пальцами. Руку кололи невидимые булавки и иголки, но она смогла ее согнуть! Кара покрутила плечом, и проволока покрутилась вместе с нею, колючки лишь мягко вдавились в кожу. Волнение подкатило к горлу.
Она попробовала левую руку.
– Ой! – колючки до крови вонзились в плоть. Значит, оковы вокруг левой руки никуда не делись.
Но она могла…
Да, правда: проволока, сковывавшая ее челюсть, тоже ослабла.
– Я могу кричать – проклятье, я могу говорить! – Кара расхохоталась, и смех, эхом отскочив от бетона, прозвучал пугающе маниакально.
Шею дернуло в сторону, вынуждая посмотреть на еду. Смех потух, и девушка поняла причину нежданного послабления. Проволока хотела, чтобы она поела. Чтобы выбрала.
Желудок сжался, и Кара почувствовала дурноту. Почему? Почему проволочный монстр хочет ее накормить? Почему заставляет спать? Вопросы гулко перекатывались у девушки в голове: для чего это существо поддерживает в ней жизнь?
– Нет, – прошептала она, и ослабление хватки вокруг головы оставило ей как раз столько пространства, чтобы в крошечном жесте неповиновения ею покачать.
Завитки скрежетнули, закручиваясь вокруг нее, затягиваясь почти с сожалением. Последний свободный вдох Кары оборвался на половине беспомощного глотка.
Широко открытыми глазами она наблюдала, как рука потянулась к еде. Каждая клеточка тела хотела отвернуться, но, конечно, она не могла. Разлагающееся сбитое животное было в полудюйме от ее руки. Девушка знала – проволока не постесняется пропихнуть падаль ей в глотку.
– Па-ажди… – почти про себя пискнула она, надеясь, что проволока поймет, даже несмотря на искаженные согласные.
Проволока замерла, а потом снова ослабилась, на этот раз Кара упала вперед. Хлеб в бутерброде оказался липким, когда ее пальцы сомкнулись вокруг него. Теплая струйка сбежала по щеке девушки – слеза. Но она не могла ее смахнуть.
На вкус еда напоминала пепел с перегноем. Проволока, ритмично сгибаясь вокруг челюсти, помогала жевать.
Покончив с «пищей», Кара лежала и смотрела в ночь, а краны отбрасывали чудовищные тени в свете дуговых ламп. Девушка снова не чувствовала желания спать. И только задавалась вопросом: сможет ли уйти в себя, забыть, где находится.
Сможет ли заставить себя сойти с ума.
Но это бы означало полностью уступить свое тело существу, которое ее захватило.
«Ты нужна ему, – прошептала она самой себе, – ты его носитель. Ему нужно твое тело, и это важно. Это слабость. Это оружие. Дождись подходящего момента, Кара. Просто дождись».
Неоновая лампа повернулась, и девушка решительно уставилась на ее отблеск. Под нею работал Высь. Девушка даже не знала, понимает ли он, что она здесь.
Я – Высь.
Я – Высь.
Я буду.
Кара всосала губы между зубами и сильно прикусила. Это было все, что она могла сделать со своим миллиметром свободы. Но от этого она почувствовала себя лучше.
«Да, – сказала она себе. – Я буду».
Глава 25
– Знаешь что? – рявкнула Бет, сложив руки и впившись в парня взглядом. – Да пошел ты!
Гаттергласс повернулась и деликатно посмотрела на свое отражение в оконном стекле.
Бет немного удивилась, когда мусорный старик медленно перегруппировался в женщину.
– Что? – переспросил Фил.
– Пошел ты, – повторила девушка.
– Хорошо… в некотором роде, это как раз то, что мы собирались сделать.
– Знаю… свалить со своей свалкой. Но ты не можешь просто свалить. Я нужна тебе…
– Зачем? – мягко поинтересовалась Гаттергласс. – Дело в обширном словарном запасе?
Бет зыркнула на нее:
– Хотите услышать мой обширный словарный запас? Вы, снисходительная пиз…
– Лизбет! – оборвал ее Виктор таким шокированным голосом, что Бет покраснела. – Вы же леди! – русский сидел на асфальте среди своих сгрудившихся стеклокожих солдат, начавших зевать, потягиваться и засыпать, как только взошло солнце.
Он хлебнул из бутылки и, мрачно переводя взгляд с одного на другого, пробормотал:
– Юная леди.
Фил шагнул к Бет. Кожа вокруг глаз парня была раздраженно-красной – шокирующе человеческого цвета.
– Бет, мне кажется, ты меня не услышала.
– Нет? А мне кажется, услышала – ты громко и четко велел мне отвалить.
– Бет!
– Фил! – огрызнулась она. – Я никуда не уйду.
Стиснув зубы, парень тяжело вздохнул и повернулся к Гаттергласс.
– Так мы сами уйдем. С наступлением сумерек можешь распоряжаться этим местом, как заблагорассудится.
Бет схватила рюкзак:
– Я пойду за вами.
Фил резко обернулся, его напряженное лицо исказилось яростью:
– Тебе не угнаться за нами – в этом все дело: тебя всю дорогу надо защищать.
Бет метнулась к нему, вызывающе выставив подбородок:
– Почему это? Потому что я – девушка,?
– Нет! Потому что ты медлительный, слабый, чертов… – он затих, разочарованно хватая воздух, – …чертов человек! И у меня нет лишних глаз, а у нее – лишних яичных скорлупок, и ни у кого из нас нет лишних рук, чтобы вытаскивать твою тощую задницу из неприятностей каждый раз, когда мы с ними столкнемся. – Он ткнул пальцем в искореженные останки Трубчатого волка.
Фил сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и пришел в себя:
– Извини, Бет, – проговорил он. – Я думал, что смогу прикрывать тебя, но не могу. Тебя чуть не перекусили пополам. Я этого не хочу.
Бет не отводила от него взгляда:
– Ах, не хочешь? – ее горло пересохло от напряжения, и голос перешел в рычание. – Ты сам меня этим наградил, припоминаешь? – она задрала рукав, демонстрируя шрам в виде короны из башен. – «Простишься с домом, – сказал ты. – Простишься с безопасностью. Навсегда». Навсегда. Не «до тех пор, пока мы не попадем в передрягу, и Бет немного потреплет». Я охотно отказалась ото всего. Теперь ты не можешь заставить меня вернуться.
