Я на самом деле весьма горд идеей, но практически слышу, как брови Иезекииля скребут по карающей коже, ползя вверх по лицу.
Его тон иссушил бы и лишайники:
– Во-первых, мы – Тротуарные Монахи. Почетный караул Богини Улиц; мы не прячемся и не крадемся, и, несомненно, не волочимся.
Во-вторых, вы имеете хоть какое-то представление, как тяжело двигать карающую кожу? Поэтому ее и называют карающей, Высочество. Если вы хотите, чтобы у нас остались силы сражаться, надо идти кратчайшим маршрутом, а не «волочиться» от постамента к постаменту, петляя по городу до тех пор, пока уже не сможем переставлять ноги.
И, в-третьих, вы не «просто предложили», вы сказали это перед моими людьми, в равной степени солдатами и священнослужителями, и они восприняли «предложение», исходящее от божества, – к сожалению для нас всех, представленного тобою, – как приказ. Приказ, который в действительности означает, что они должны прикончить себя самым изнурительным и унизительным способом – и, кстати, почти наверняка вручить победу врагу.
Мне пришлось сказать им, что вы пошутили, и теперь они считают, что у сына их Богини больное чувство юмора. Но это лучше, чем если бы они поняли, что он или заговаривающийся идиот, или, что более вероятно, сумасшедший.
– Послушай, приятель… – начинаю было я, но Иезекииль меня перебивает:
– Я вам не приятель. Я либо покорный слуга вашей матери, обязанный, скрепя сердце, служить и вам, либо человек, который приложит своей известковой перчаткой хайло надоедливого маленького гаденыша, нарушающего заведенный мною порядок. В любом случае, о приятеле речи не идет.
Я так близок к тому, чтобы наговорить ему гадостей, – если он думает, что может взять меня голыми руками, я более чем счастлив проучить его.
– Прекрасно, – шиплю я, – с чего вдруг такая враждебность? Гаттергласс сказала, ты согласен, чтобы я вел их вместе с тобой…
Иезекииль застыл. Будучи статуей, он и так вел себя довольно спокойно, но сейчас стал еще неподвижнее. И это, уж я-то знаю, каждый раз чертовски пугает.
– Можно и так сказать, – он выталкивал слова сквозь сжатые губы.
– Да? А как еще можно сказать?
– Можно сказать, что все это затея Гаттергласса. Сперва я смеялся, потом понял, что он серьезен, и проспорил два битых часа, а под конец он угрожал отдать мое тело обратно Химическому Синоду и удостовериться, что свое следующее воплощение я проведу в абстрактной скульптуре с отверстиями во всех самых неудобных местах. В этот момент, да, полагаю, можно сказать, я «согласился», что вы можете вести их со мной.
– О, – а я-то уже возгордился, воображая себя неистовым полководцем каменного войска. Теперь чувствую, как эта гордость ласточкой ныряет в мой желудок.
– Гаттергласс хочет, чтобы вы находились в пределах видимости, – каменный голос ангела сочится отвращением. – Он хочет, чтобы мы помнили, за кого боремся. Откровенно говоря, я думаю, чучело кошки и пугало были бы лучшими символами ужасающей красоты Нашей Леди, но, к сожалению, у нас есть вы.
Скрежетание камня заглушает любую попытку оправдаться. Широкие серые крылья простираются по обе стороны от Иезекииля, бросая на меня тень.
– Если она хочет, чтобы мы вдохновились, ей следует прийти и вдохновить нас самой, – я слышу в его голосе горчайшую жалобу. – Мне нужны реальные преимущества, не символические. Мне нужна Флотилия, мне нужен Великий пожар, единственное оружие, которого когда-либо боялся наш враг, – он устало выдыхает. – И мне нужен отдых. Мы идем в бой против Короля Кранов, во имя Темзы… Мне нужен Бог. А вместо этого у меня есть вы, – он качает тяжелой каменной головой и уходит, тяжело хлопая каменными крыльями.
Глава 33
В парке Баттерси собиралась армия. Фонари замерцали по берегу реки, белый свет заструился вдоль дороги к мосту Челси – сияющие духи заполнили пустые плафоны. Белосветные разминали свои электромагнитные поля, переговариваясь возбужденными вспышками. Некоторые разжились островерхими стеклянными колпаками, наподобие военной формы, и теперь неумело друг другу салютовали. Виктор, в рваном пальто, пил, прислонившись к столбу, и покачивал головой, наблюдая их энтузиазм.
Гаттергласс тоже не сидел без дела. Лисы и одичавшие собаки потявкивали, лаяли и боролись на траве. С истинно собачьей послушностью они подчинялись балковым паукам, явившимся к их помойным ящикам, чтобы оторвать их от собирания отбросов рассказами о Великой охоте. В глубине заросшего парка, вдали от белых береговых ламп, светящиеся янтарные фигурки упражнялись в военных вальсах, выстраивая атаки с медленных поворотов. Ударные волны выворачивали деревья и кружили опавшие листья в стремительных вихрях. Были призваны все сто одиннадцать семей Натрииток, и многие пришли, но от Электры и ее сестер не было ни слуху ни духу. По рядам прокатился слух, что Филиус Виэ грызет свои черные ногти, волнуясь из-за их отсутствия.
Тротуарные Монахи мучительно медленно, сберегая силы для грядущей битвы, шли сквозь толпу, раздавая благословения от имени Леди Улиц.
А на парковой скамейке с видом на Темзу Бет наливала принцу этой «армии» чашку хорошего крепкого чая.
– Они, – Фил развеял крошки над полупустым пакетиком «Хобнобс», покоящимся у него на коленях, – удивительные.
– Ты еще шоколадные не пробовал, – сказала Бет. – Просто крышу сносят.
– А есть шоколадные? – с благоговейным ужасом в голосе переспросил он.
Бет рассмеялась:
– Тебе еще учиться и учиться, кузнечик.
– Кузнечик?
– Это такое насекомое.
– Я знаю, что такое кузнечик, Бет, но не понимаю, почему ты так меня назвала. Во всяком случае, у меня на две ноги меньше, и я не могу прыгать, как они. Я имею в виду, я бы хотел, но…
– Фил, это просто… – перебила его Бет, но шансы, что он знаком с кунг-фу, были ничтожны. Она вздохнула. – Не важно.
Пар засвистел из чайника, и девушка благодарно улыбнулась Белосветному, вскипятившему его на коленях (она не могла выговорить его имя, поэтому прозвала «Стивом»). Бет разлила воду в две щербатые чашки с героями мультика «Мистер Мэн», которые нарыла в помойке. Девушка досчитала про себя до девяноста, выудила чайные пакетики, добавила молока и протянула одну чашку Филу, уставившемуся на нее:
– И что я должен с этим сделать?
– Выпить.
Он подозрительно прищурился на жидкость, а потом сделал большой глоток.
Бет улыбалась и потягивала свой чай, пока Фил, согнувшись от кашля, плевался.
– Ой, – тяжело прохрипел он.
– Горячо?
– Обжигающе! Люди действительно это пьют? Добровольно? Какое варварство.
– Обычно мы дам ему немного остыть, – она потянулась и выудила печеньку из пакетика, лежащего у него на коленях. – Значит, ты утверждаешь, – проговорила она, возвращаясь к предыдущему разговору, – что нас освежуют, – девушка удостоверилась, что Стив не видит ее лица и не может читать по губам.
