Отец опустил руки, это Бет могла понять; но каждый день, что он сидел на одном и том же чертовом стуле с одной и той же чертовой книгой, был еще одним днем, когда он не пытался их поднять. Бет чувствовала, что ее сердце падает каждый раз, когда она смотрит на него, потому что, даже если девушка не хотела признавать этого, она балансировала на краю той же черной дыры.
Бет с удивлением опустила взгляд на собственные руки, сжимавшие мобильник. Большой палец был готов нажать на вызов номера Кары, отображающийся на экране: чисто мышечная память. Девушка отшатнулась и отбросила телефон, со стуком упавший на тротуар. Бет побежала по улице, словно по ее следу шагала армия призраков.
Шел дождь, уличные фонари сочились на тротуары расплавленной медью. Слезы туманили взгляд, и она шла по улицам скорее инстинктивно.
Перед нею вырос сетчатый забор, огораживавший старую железную дорогу, и она бросилась на него и перелезла, не обращая внимания на ржавчину и свисающие провода, цепляющиеся за руки. Пути, на которые она приземлилась, были заброшенными и незаряженными, участком старой выведенной из употребления ветки. Бет поплелась вдоль них, пиная валяющиеся на земле пакеты из-под чипсов и размокшие газеты. Перед нею открылся вход в туннель, и она вбежала в него.
Только щелкнув одним из трех мощных фонариков, которые она держала в туннеле, Бет наконец-то почувствовала, что может успокоиться. Девушка пробежала взглядом по стенам.
Извивающиеся китайские драконы преследовали крошечные бипланы по кирпичной кладке, вслед за ними шуты вальсировали со скелетами. Огромная рука тянулась к фруктовой вазе, полной планет. Осьминоги, обвивающие якоря, вставшие на дыбы волки, сражающиеся змеи и города, парящие на плотных облаках. Это небольшое убежище под Майл-Энд-роуд было святилищем Бет: пять лет ее воображения, распыленные на шершавых стенах.
Она провела по ним руками, их текстура напоминала ободранную кожу.
– Что же мне делать, ребята? – голос ее эхом отозвался от сводов туннеля, и она прыснула сдавленным смехом. Она разговаривала со своими картинами, только когда дела шли совсем плохо; чтобы говорить с ними вслух, должно было произойти что-то сродни смерти первенца.
Обычно она прибегала к трафарету и аэрозолю, чтобы перекроить город, нарисовать себе безопасный уголок среди бетона: место, где можно было бы дышать. Не этой ночью. Не без Кары, с которой она делилась всем. Сегодня ночью Бет чувствовала себя оторванной от своего города.
Кара.
Гнев прошел сквозь Бет, подобно искре, разжигающей пороховой запал, оставляя по своему следу холод. «Я билась за тебя. Когда этого перестало быть достаточно? Если бы ты только промолчала, мы были бы спасены». В какое мгновение Кара перестала верить, что Бет ее защитит?
Один рисунок приковал ее взгляд: простой эскиз мелом, повторяющийся снова и снова, среди более диковинных образов: длинноволосая женщина, стоящая спиной, оглядывающаяся через плечо, как будто приглашая.
– Что же мне делать? – снова спросила Бет, но мама не ответила. Сейчас она жила только в мыслях Бет и на кирпичах и никогда ничего не отвечала.
Бет прижалась щекой к холодной, грубой стене. Простояв так мгновение, она начала вжиматься все сильнее и сильнее, пока горячая боль не охватила ее саднящие лицо и руки, словно, приложи она достаточную силу, ей удалось бы спрятаться под кожу города.
Низкий звук прорезал ночь, выдернув Бет из оцепенения. Раздался снова, назойливый и знакомый. Бет вдохнула слезы обратно. Девушка находилась за много миль до ближайшего места, откуда могла бы его услышать.
Звук раздался снова, эхом отскочив от кирпичей, – низкий стон поезда.
Внезапно Бет почувствовала спиной тепло. Она повернулась и открыла рот от увиденного.
Два пылающих белых огня неслись на нее из темноты туннеля, мусор и листья клубились вместе с ними. Из мглы сложилось исполинское очертание с зазубренными краями, полное инерцией движения. Брызнули и заискрили голубые молнии, озаряя стучащие колеса. Их звук отдавался в ушах, словно близкий гром.
Бреньк-клац-клац…
Одежда раздулась от внезапного порыва воздуха. Бет напрягла ноги, чтобы отпрыгнуть, но было уже слишком поздно, и она просто зажмурилась.
Бреньк-клац…
Визг металла по металлу заставил ее содрогнуться. Каждый мускул тела сжался, но не последовало ни сокрушительного удара, ни треска костей…
Едва осмеливаясь дышать, Бет открыла глаза.
Фары, чуть ли не в дюйме от ее лица, мгновенно ослепили девушку.
Она отступила от резкого света, упала, потеряв равновесие, и села на землю. Сердце колотилось, как отбойный молоток. Постепенно глаза приспособились к ослепительному свету. «Что это? Поезд?»
Нет – не поезд, не совсем. Он выглядел как поезд, но какой-то анималистичный. Свисток казался воем, он был окутан шкурой спутанных проводов, а корпус покрывали струпья ржавчины и граффити. Катаракты битого стекла застилали окна. Большие дыры зияли в боку, будто продранные огромными когтями.
Поезд издал гидравлический фырк и нетерпеливо поерзал колесами.
Бет отползла на пятой точке, не отрывая от него взгляда, пока не почувствовала стену за спиной. Девушка поднялась – и замерла.
Фары следили за нею, как глаза подозрительного животного. Поезд снова издал звук, на этот раз более спокойный, с как будто бы вопросительной интонацией в конце, словно проявлял любопытство.
«Что ты?» Бет покосилась сквозь блики и полушагнула вперед. Поддавшись импульсу, она нерешительно прошла мимо его колес и похлопала по боку. Послышалось радостное ржание – звук удовольствия.
«Что я должна делать? – недоверчиво подумала она. – Почесать тебя за ушком? Где, черт возьми, у тебя уши, и как я должна их почесать, а?» Она призадумалась, не похоже ли это на серьезный нервный срыв. «Ты сломалась, – сказала девушка самой себе. – Этого не может быть по-настоящему».
Над поездом взвилась голубая электрическая волна, и Бет отпрыгнула назад. Мгновение он выглядел новым: корпус блестел первозданно и ярко – но только мгновение, а потом вернулась рябая металлическая кожа.
– Что ты? – снова тихо спросила Бет. – Чего ты хочешь?
Поезд опять прогудел, как будто в ответ, и двери головного вагона с шипением разъехались.
Бет заставила себя протянуть руку внутрь, ожидая, что ее вот-вот обдаст синим пламенем. Но не обдало. Она почувствовала, как будто впала в транс, поймав волну густейшего бреда. Девушка закинула ладони на пол вагона, готовая подтянуться и втащить себя на борт.
Ее окатила холодная мысль: «Что, если я не смогу вернуться?»
Она вспомнила, как свысока смотрела на нее Горкасл, как папа глядел снизу вверх, как Кара – это было невыносимее всего – куталась в свою оскорбленную ярость.
Бет посмотрела через плечо – на оглядывавшуюся со стены маму – и двинулась внутрь.
