Вечно угрюмая. А если бы здесь был человек, на которого можно положиться, постоянный, надежный, предсказуемый, решительный; рассудительный после должного обдумывания; щедрый; добрый. Флегматичный и, однако, склонный к вспышкам воодушевления, обычно способный получать эстетическое удовольствие того или иного типа. Радующийся в опасности, слегка опьяняющийся опасностью. Способный любить землю. Любитель наблюдать за животными, готовый гоняться за ними, чтобы увидеть. Кто-то, кто смотрел бы на нее словно на интересный проект, а не просто на проблему, требующую решения, кто видел бы в ней не просто часть другой, более важной драмы. А когда смотришь на него, отвечал бы таким же взглядом. Часто с легкой улыбкой, свидетельством того, что он доволен обществом. Сдержанное дружелюбие. Если бы всех наших знакомых характеризовать только по речи, мы бы казались собирателями противоречий, парадоксов, оксюморонов. Для любого «этого» есть противовес — «то». Люди сделаны так и этак. Если кто-то тебе нравится, легкая веселая улыбка начинает казаться бурным проявлением чувств.
Она подошла к одному из самых известных своих голдсуорти, сделанному в ту пору, когда она экспериментировала, расставляя на склонах куски свинца и других металлов, которые с наступлением дня растают; в склонах Свон вырезала канавки, и на рассвете слиткам свинца (или меди, или олова) предстояло потечь по этим канавкам, образуя картины или буквы, всегда вытянутые так, что наблюдателю со смотровой площадки на вершине соседнего холма они кажутся перевернутыми. Для этой своей композиции к северу от Малера Свон подготовила два набора букв, перекрывающихся, сплетающихся, причем вход в одно слово точно соответствовал входу в другое. Когда металл расплавится на солнце, он потечет в воротца, и одно из воротец не выдержит и запас металла в резервуаре иссякнет. И вот в зависимости от того, какие воротца не выдержат, возникает надпись «ЖИЗНЬ» или «СМЕРТЬ», последнее из цикла противопоставлений, подготовленных Свон в те годы на местности и под солнцем, среди них — все семь смертных грехов, переплетенные с семью добродетелями и борющиеся друг с другом, как Иаков с Господом. Вердикт до конца оставался неизвестным, процесс выглядел случайным. Но в данном конкретном случае обе пары воротец раскрылись одновременно, поток смог заполнить все каналы, и из ярко сверкающего потока серебра и меди сложилось слово «ЛОЖЬ».
Свон стояла, глядя на это с обзорной платформы. Эта работа и прежде казалась ей созвучной реальности, теперь же итог прозвучал как приказ. По-прежнему еще можно было видеть пустые канавки накладывающихся друг на друга слов, пустые буквы, но, металлически сверкая в полутьме, доминировала несомненно «ЛОЖЬ». Поистине верно. Говорили, что Свон подстроила это нарочно, но нет; воротца были одинаковыми, их одновременный прорыв — результат их собственной воли, металл пошел под уклон, канавки наполнились сразу. Но в определенном смысле это было верно. Они не живут и не умирают, они делают и то, и другое, следовательно — лгут. Ты лжешь и снова лжешь, так что развяжись с этим.
Немного погодя Свон повернула на юг, чтобы дойти до ближайшей платформы, прежде чем из-за горизонта появится город. Лишь перебравшись через гребень древнего кратера Кенко, она увидит в долине внизу слабый блеск рельсов Терминатора.
С вершины гребня Кенко она увидела на юге рельсы и одинокую фигуру, поднимавшуюся к ней по склону. Округлый, высокий; она мгновенно узнала походку: о, его походка, точно!
На общей частоте она спросила:
— Варам?
— Я. Охочусь за тобой.
— Ты меня нашел.
— Да. Когда ты думаешь возвращаться в город? Я не прихватил еды.
— Скоро. Когда ты прилетел?
— Вчера. Иду уже несколько часов. Город скоро подойдет.
— Хорошо. Ладно. Идем вниз, ему навстречу. — Она спустилась к нему и обняла. Они были в скафандрах, но она все равно узнала его тело, круглое и полное; он гораздо крупнее ее. — Спасибо, что пришел за мной.
— Уверяю тебя, для меня это удовольствие. Я прилетел с Титана.
— Я так и подумала. Как твоя новая нога?
Он показал на нее.
— Когда я опускаю ее на землю, то обнаруживаю, что она вовсе не там, где надо бы. Призраки прежних нервов все еще говорят со мной. Вмешиваются.
— Как моя голова, — не задумываясь, ответила Свон и рассмеялась. — Всякий раз как я отращиваю новую голову, она обнаруживается не совсем там, где я полагаю.
Варам с улыбкой смотрел на нее.
— Мне сказали, я быстро привыкну.
— Гм.
— Кстати о новой голове… я гадал, помнишь ли ты, что я сказал, когда мы были одни в космосе. И, конечно, о Венере.
— Помню.
— И что?
— Ну… не знаю.
Варам нахмурился.
— Ты советовалась с Полиной?
— Да.
На самом деле ей это и в голову не пришло.
Варам смотрел на Свон. Скоро до них доберется солнце. Он сказал:
— Полина, выйдешь за меня?
— Да, — сказала Полина.
— Эй, минутку! — воскликнула Свон. — Это я должна сказать «да».
— Я думал, ты только что сказала, — ответил Варам.
— Нет, не сказала! Полина — самостоятельное, отдельное существо. Поэтому ты не допустил меня на вашу встречу, помнишь?
— Да, но вы обе одно. Поэтому мы не могли пригласить тебя, не впустив и ее. Не я первый заметил, что, поскольку ты программировала Полину и продолжаешь это делать, она стала твоей проекцией…
— Вовсе нет!
—.. или, возможно, ее лучше описать как одно из твоих произведений искусства. Они у тебя часто были очень личными.
— Мои работы в камне личные?
— Да. Не такие личные, как неделю сидеть голышом на ледяной глыбе и пить собственную кровь, но тем не менее очень личные.
— Полина не арт-объект!
— Не уверен. Может, она нечто вроде куклы чревовещателя. Это арт-объект? Приспособление, через которое мы говорим. Так что я очень надеюсь.
— Не будь самонадеянным!
Но, очевидно, он был таким. Со временем Свон поняла, что это важно — его вера в Полину. Она пошла вниз к ближайшей платформе, а он за ней.
Немного погодя он сказал:
— Спасибо, Полина.
— Не за что, — ответила Полина.
Извлечения (18)
создать предложение значит принести много накладывающихся волновых функций в жертву единой мысленной вселенной. Множа утраченные вселенные слово за словом мы можем сказать, что каждое предложение уничтожает 10n вселенных, где n — количество слов в предложении. Каждая мысль конденсирует миллиарды возможных мыслей. Так мы получаем вербальную защиту: язык, которым мы пользуемся, структурирует нашу вселенную. Возможно, это благословение. А может, именно поэтому нам необходимо постоянно создавать предложения
