Земля, планета печали
Когда смотришь на Землю с низкой орбиты, нельзя не заметить воздействие Гималаев на климат планеты. Эти горы создают неслыханно большую дождевую тень и выжимают всю воду из облаков, прежде чем отпустить их дальше на юго-запад, тем самым питая водой восемь величайших земных рек, но одновременно превращая в пустыню не только Гоби на севере, но и весь юго-запад, в том числе Пакистан и Иран, Месопотамию, Саудовскую Аравию и даже Северную Африку с Южной Европой. На сухой пояс приходится больше половины евразийско-африканского массива суши — это сухие горные территории, родина свирепейших религий, которые потом поджигали остальной мир. Совпадение?
В Северной Африке эту схему искажает множество больших мелких озер, усеивающих Сахару и Сахель. Воду, выкачав из Средиземного моря, вылили в углубления в пустыне, часто — в русла древних рек. Среди этих озер есть размером с Великие озера, но, конечно, они гораздо мельче. Вода в них пресная: с продвижением в глубь материка соленую воду Средиземного моря последовательно опресняли, а полученная в таком процессе соль пошла на изготовление, со скрепляющими компонентами, превосходных белых кирпичей и черепицы. Белая черепица, покрытая прозрачной фотоэлектрической пленкой, используется в строительстве со времен Ускорения и выстилает немало не только новых, но и старых крыш; сегодня города похожи на снежные поля.
Но «экологичные» технологии пришли слишком поздно, чтобы спасти Землю от катастрофических последствий Антропоцена. Ирония времени в том, что люди могут радикально изменять поверхность других планет, но почти ничего не могут сделать на Земле. Методы, применяемые в космосе, слишком грубы и насильственны. На Земле можно притрагиваться к чему-либо только с величайшей осторожностью, потому что здесь все уравновешено и взаимосвязано. И сделанное во благо в другом месте обычно оборачивается злом.
Следствие этой осторожности при терраформировании Земли — тромбы и сгустки военных столкновений. Политические распри приводят к законодательным застоям. Все крупные геоинженерные проекты подозревают в том, что они не исключают побочных последствий вроде Малого ледникового периода 2140-х годов, который, по слухам, привел к гибели миллиарда человек. И теперь ничто не может победить этот страх.
К тому же с большинством земных проблем вообще ничего нельзя сделать. Нагрев и вызванный этим подъем уровня вод Мирового океана — а также их подкисление — остановить было невозможно. Техники терраформирования, которая могла бы здесь помочь, не существует. Часть воды перекачали в Северную Африку и Центральную Азию, но много ее туда поместить нельзя. Главной задачей оставалось сохранение единственной ледяной шапки в Восточной Антарктиде; никто не смел выкачивать соленую воду и морозить ее, как некогда предлагали, ведь если что-нибудь пойдет не так и последняя ледниковая шапка растает, уровень моря поднимется еще на пятьдесят метров и это, вероятно, нанесет человечеству смертельный удар. Поэтому на повестке дня оказалась осторожность, и в конечном счете пришлось признать: существенно изменить новый уровень моря невозможно. То же относится ко множеству других земных проблем. Многие тонкие физические, биологические и юридические аспекты переплетаются так тесно, что космическая инженерия, которая применялась в других местах Солнечной системы, здесь была абсолютно неуместна.
Несмотря на это, люди старались. В руках человечества оказалась такое могущество, что многие рассчитывали опровергнуть наконец парадокс Джевонса, который утверждает: чем могущественнее технология, тем больше от нее вреда. Этот болезненный парадокс неустанно проявлялся в истории человечества, но, вероятно, сейчас достиг своего пика, Архимедов рычаг повернулся, наступил момент, когда человек наконец может получить от своей растущей мощи что-то, помимо усугубляющегося раздора.
Однако уверенности ни у кого не было. Человечество по-прежнему висело на волоске между катастрофой и раем и крутилось в бешеном ритме, словно в какой-то ужасной теленовелле. Похоже, земная муза — это Шахерезада: одно ужасное происшествие следует за другим, новое всегда более захватывающее, и приходится зубами цепляться за жизнь и рассудок; когда жители космоса возвращались домой к Свон. обыденным кошмарам, внутренности у них всегда были стянуты в гордиев узел.
Свон на Земле
Земля притягивает гораздо сильнее своего мощного g — ей присущи почти бесконечная притягательность Истории, притягательность великолепия, распада и грязи. Не нужно отправляться в Уттар-Прадеш и смотреть на рассыпающиеся руины Агры или Бенареса, чтобы ощутить это — оно везде и всюду, в любой деревушке и в каждой долине: дряхлость, зловоние жестокости, большие обветренные холмы, затопленные береговые линии, которые все еще погружаются в море. Очень тревожное место. Его необычность не всегда ощутима или осязаема. Время для человека здесь вывихнуто: центр не выдерживал, все распадалось и начинало вновь собираться и перестраиваться по краям, рождая несвязные чувства. Мысли и логика безнадежно увязали в древних историях, паутине законов, лицах на улицах.
Всегда лучше сосредоточиться на предстоящем дне. Поэтому Свон на высоте пятьдесят тысяч метров вылетела в глайдере из среднеафриканского космического лифта и стала спускаться к посадочной полосе в Сахеле, пустыне без малейших признаков жизни, пустыне почти меркурианской, только здесь на берегах мелких озер среди зелени ослепительно белели городские кварталы, и над каждым собственное защитное облако; города отражались в мелкой воде, и казалось, что их двойники стоят вниз головой в перевернутом мире. Вниз и вниз летела она, взволнованная вопреки всему новым возвращением на Землю; выйдя из глайдера, стояла на посадочной полосе, вдыхая ветер — невыразимое наслаждение, — вдыхала скорость и вторжение реальности. Над ней только небо, чистое и ясное, только ветер с запада, пронизывающий ее, обнаженное солнце на ее обнаженном лице. О боже! Она дома. Идти по родной планете и дышать ее воздухом, рассекать пространство, которым можно дышать…
Город внизу у лифта был до боли белый, с раскрашенными дверными и оконными рамами, веселый, средиземноморский, с легким налетом ислама — в облике толпы, в очертаниях городской стены, в минаретах. Похоже на северо-запад Марокко. Архитектура оазиса, классическая и приятная, ибо город все-таки не оазис. Топологически этот город не отличался от Терминатора.
Но люди здесь худые и щуплые, согбенные и смуглые. Прокопченные на солнце, слегка поджаренные, конечно, но не только в этом дело. Им приходится водить машины, убирающие рис и сахарный тростник, проверять ирригационные каналы или роботов, что-то устанавливать, что-то чинить. Люди по-прежнему не только самые дешевые роботы, но и для многих задач единственные роботы, которые с этими задачами справятся. К тому же самовоспроизводящиеся. Они вырастают и работают поколение за поколением; обеспечьте им три тысячи калорий в день на каждого, скромные удобства, немного свободного времени и сделайте сильную прививку страха, и можно подвигнуть их на что угодно. Давайте им немного успокоительных, и получите рабочий класс, овеществленный и однородный. Свон снова увидела: большая часть населения Земли выполняет работу роботов, это никуда не делось, что бы ни утверждали политические теории. Если говорить о жилье и еде, из одиннадцати миллиардов жителей Земли по меньшей мере три миллиарда жили в постоянном страхе — несмотря на огромные количества дешевой энергии, подаваемой сюда из космоса, несмотря на то, что сельскохозяйственные миры выращивали и отправляли сюда огромное количество продуктов. Там, в небе, создают новые миры, а на старой Земле люди продолжают страдать. И к этому невозможно привыкнуть. И невозможно развлекаться, зная, что здесь люди умирают от голода, пока ты забавляешься. «Мы наверху растим вам пищу», — можете воскликнуть вы с возмущением — но это не помогает. Что-то мешает продовольствию дойти до каждого. Людей по-прежнему больше, чем способно содержать общество. Поэтому решения нет. И очень трудно думать о своей работе, когда здесь столько неудачников.
