Сейчас она не думала ни об отце, ни о письме.
Она вспомнила то, что больше всего хотела бы стереть из памяти — людей, погибших из-за нее сегодня. Дин Гриффит, еще два эмбриотехника, которые так и остались для нее безымянными, и нерожденный младенец в утерине. Зара не была виновата в их гибели, что бы ни говорил Мейриг. Они просто случайно попали под огонь — в неправильное время в неправильном месте… Да, в их гибели она еще могла оправдаться.
Но чем она оправдает то, что сделает сейчас?
Оправдает не перед законом, не перед публикой, а перед своей совестью? Ей уже никогда не смыть с себя эту кровь. Может, отец неправ? Может, в ней нет никакой внутренней силы? Почему она думает о какой-то совести? Либо сила, либо совесть, третьего не дано… Хватит! — одернула она себя. Хватит переживаний. Будь сильной. Действуй! Бейся, Арджуна! Делай что должно, и будь что будет.
Зара энергично тряхнула головой, отгоняя лишние мысли и сомнения.
— Прасада на связь, — скомандовала она. — Полковник! Приказываю отрубить связь с Солнетом для всего астероида. Отключите физически все антенны общего доступа. Все антенны, к которым может подключиться Араун.
— Есть. — Прасад кивнул, не удивляясь и не задавая вопросов, и это почему-то вдохнуло в Зару еще больше решимости.
— Даймон, вызвать сюда Либертину и Гвинед! — отдала он следующую команду. — Но не одновременно. Так, чтобы Гвинед пришла позже минут на пять.
План сложился в ее голове легко, как детская головоломка. Зара перечитала письмо, стараясь запомнить наизусть. Она могла бы приказать даймону сохранить письмо в ее памяти, но не хотела. Письмо компрометировало отца — а значит, не имело права существовать. Но сначала показать его Либи. Зара стерла последние — слишком личные — абзацы в тот самый момент, когда вошла телохранительница.
— Что там такое? — не слишком вежливо поинтересовалась Либи. — Что-то действительно важное? Я через двадцать минут начинаю штурм.
— Сначала почитай, — Зара уступила ей место у монитора.
Дочитав письмо, Либи понимающе кивнула.
— Ага. Думаю, такое дело лучше проводить без тетушки Гвин.
— Согласна. Если у тебя не заладится, я смогу действовать по… второму варианту? — Зара указала на фразу «зачистка без проникновения внутрь».
— Заблокируй входы-выходы в этот сегмент, — без выражения сказала Либи, — перекрой световоды и вентиляционные шахты, выпусти воздух в космос. Прасад должен это уметь, и прайм-админская сигилла у него будет. Если я погибну — он следующий в очереди.
Зара кивнула.
— Это хорошо. Потому что второй вариант плох, но третий уж совсем плох. Десять тысяч ни в чем не повинных жителей…
Вошла Гвинед, и Зара резко замолчала.
— Какие-то новости? — прайм-админ переводила настороженный взгляд с одной девушки на другую.
— Да, — сказала Либи, — пришло письмо овер-коммандера. Прочтите.
Гвинед доверчиво наклонилась к монитору.
Либи в тот же момент сдернула с нее диадему. Одновременно в другой руке Либи с неуловимой быстротой возник пистолет-инъектор и уперся в сонную артерию Гвинед. Щелкнул выстрел. Гвинед вздрогнула. Бесконечное удивление изобразилось на ее лице.
— Что это? — проговорила она. — Зачем вы это?… — Она попыталась встать, но ноги подкосились, и Либи едва успела подхватить ее в падении.
— Вот и все, — довольно сказала Либи. — Я прайм-админ!
— С повышением, — Зара дружески пожала ей руку. — Что теперь?
— Займись переправкой ее и прочего груза на «Азатот». Ну а я… — Либи похлопала по кобуре на поясе. — Пошла на свидание с Арауном.
— Давай. — Зара обняла и поцеловала ее. — Береги себя, — прошептала она в ухо телохранительницы. — Не заставляй прибегать ко второму варианту, ладно?
Когда Либертина, выходя из комнаты, обернулась на прощание, ее глаза светились. Зара нетерпеливо махнула ей рукой.
Она перевела взгляд на экран, где все еще горели буквы папиного письма. Пора стереть. Враги, наверное, убили бы сотню людей, чтобы заполучить этот текст. Зара поднесла руку к клавиатуре, и тут гадкая мыслишка вкралась в сознание.
Что если не стирать? Оставить эту улику — на случай чего — чтобы оправдаться. Мол, не сама устроила бойню, а по приказу Максвелла Янга…
Нет, какая мерзость! Мерзость! Она с отвращением отбросила подлую мысль и решительно стерла письмо.
Ну уж нет! Она не будет прятаться за спину отца. Если придется пролить кровь, пусть эта кровь будет на ней. Ее считают пустышкой, капризной принцессочкой. Но в ней есть внутренняя сила, есть! И у нее достаточно мужества, чтобы взять на себя всю ответственность. Кровь — значит, кровь. Она должна справиться, и она справится. Она наделала уже достаточно глупостей.
Она больше не имеет права подвести папу. И не подведет.
АРЛЕКИН УБИВАЕТ ЛЮДЕЙ
Жители Рабата и Слободы не понаслышке знали, что такое война. Оба предместья выросли из лагерей беженцев, что спасались от нескончаемых войн между Русией и Иделистаном. Знали жители и о том, что происходит во время войны с национальной валютой. Деньги, ходившие в предместьях — так называемые «юни» — были привязаны к энерго, валюте космоса. «Раз война — значит, энерго упадет, а с ним и юни», решили сметливые жители предместий, и с самого утра пятницы, 4 сафара 1917 года Хиджры, потянулись к обменникам.
Власти отреагировали быстро. По местному радио выступил раис Садретдин Камалов, глава Рабата. На Земле никто не воюет, успокоил раис своих подданных, все идет своим чередом, все финансовые обязательства космиков остаются в силе. И разъяснил по-простому: курс энерго не упадет, а значит, не упадут и юни. Вот этого говорить не стоило. После таких слов уже и не самые сметливые люди сообразили, что делать.
Все, кто хранил сбережения в юни, бросились к обменным лавкам — избавляться от кафирских бумажек, пока те совсем не обратились в труху. За считанные минуты очереди вытянулись на кварталы. Кассиры, все в поту, еле успевали переписывать курсовые таблички. За какой-то час курс покупки юни упал на триста процентов. Курс продажи почему-то не шелохнулся, но кого он интересовал? Обезумевшие люди по любой цене рвали из рук то, что теперь казалось им твердой валютой — иделистанские ахмади и русские расчетные единицы, «реды». В торговых рядах творилось что-то невообразимое. Сметали все. Кое-где над лавками уже повисли наспех намалеванные плакаты: «Юни не принимаем», кое-где уже дрались в очередях — и повсюду орали, проклиная грабителей-менял и торговцев.
Хозяева обменников — Бабаджан Галимов и тот же Садретдин Камалов — тем временем потирали руки. Они-то знали, что курс энерго (а значит, и юни) привязан к джоулю и определяется не рынком и не банками, а средней энтропией Вселенной. Энерго не упал шестьдесят лет назад, когда Марс и Луна отпали от Венеры, а значит, не должен был упасть и сейчас. Массовое безумие сулило менялам баснословную прибыль. Но когда ажиотаж перерос в погромы, даже менялы поняли, что пора бы и честь знать. То ли заломленный в обменнике Галимова курс вышел за какую-то психологическую отметку, то ли закончились реды и ахмади, то ли народ просто остервенел — но в какой-то момент склока в очереди переросла в бунт. Охранников избили и прогнали. Перепуганный кассир забаррикадировался и позвонил хозяину. Галимов немедленно выслал на базар машину с вооруженными до зубов нукерами — вывезти выручку, и позвонил Камалову.
