— Понимаю, — ответил детектив-инспектор, искренне полагая, что это и в самом деле так.
— Я могу пойти домой, мистер? — взмолилась Китти. — Мои малыши остались одни, им нужна мама. Меня ведь не посадят в тюрьму, а?
Полисмен доброжелательно улыбнулся.
— Вы сможете отправиться домой, как только вам разрешит врач, — ответил он. Адвокат Китти уже организовал поручительство. — Что же касается тюрьмы, то этот вопрос не ко мне, но лично я думаю, что заключение вам не грозит.
В должное время состоялось судебное заседание, не получившее, впрочем, широкой огласки. Газета «Ливерпуль эхо» пестрела сводками о военных действиях, об открытии Второго фронта союзниками в Европе и о грядущей, пусть пока и отдаленной, победе.
Китти предъявили обвинение в убийстве по неосторожности.
Кевин и Рори, великолепно выглядевшие в новой форме и уже избавившиеся от ливерпульского акцента, засвидетельствовали факт постоянных побоев, которым подвергалась их мать. О Лиззи и Джоан никто даже не вспомнил. Присяжные вынесли приговор «не виновна», и в «Эхо» появилась небольшая заметка об этом деле. Ее обвели карандашом и прочитали все обитатели Чосер-стрит. Они единодушно сошлись во мнении, что Том получил по заслугам и что удивления достойно то, что Китти не избавилась от него много лет назад.
Это было самое малое, что Китти могла сделать для Лиззи, но при всем при том она чувствовала, что дочь так и не простила ее.
И с тех пор все, что оставалось Китти, — это позволить Лиззи идти своим путем. С той ужасной декабрьской ночи ее старшая дочь стала совсем другой. Почти каждый вечер она уходила из дому и возвращалась очень поздно. Китти ничего ей не говорила. Да и как она могла, когда во всем была виновата сама?
По субботам Лиззи нежилась в постели почти до полудня, в то время как младшие дети вставали в восемь или девять утра и помогали матери по хозяйству. Как и где она добывала эти чулки, сладости, сигареты и прочее? Китти не осмеливалась спрашивать об этом.
Две девушки ждали на Сентрал-стэйшн. Мэри надела темно-зеленое платье, которое купила в прошлую субботу на Пэддиз-маркет, где без талонов продавались бывшие в употреблении приличные вещи. Правда, оно было на два размера больше, плечи сползли чуть ли не до локтей, и Мэри ничего не могла с этим поделать. Зато она подшила подол и затянула пояс так туго, как только могла, и теперь едва переводила дыхание.
У янки, похоже, было столько денег, что они не знали, куда их девать, и иногда, в самом конце свидания, они дарили девушкам по пять фунтов, так что Лиззи тоже посетила Пэддиз-маркет и купила себе ношеное платье. Теперь у нее было целых три платья и пальто из верблюжьей шерсти. Последним по счету стало оранжевое шелковое платье с большим запахом, которое казалось безупречным вплоть до того момента, когда Лиззи решила его выгладить. Тогда-то и обнаружилось, что внутренние швы имеют ярко-красный цвет, показывая, что платье выцвело до неузнаваемости после многочисленных стирок. Но девушка ничуть не расстроилась. Платье было модельным и потому единственным в своем роде, и Лиззи иногда думала, что к ней когда-нибудь подойдет его прежняя владелица и скажет: «Эй, вы носите мое платье!» К нему прилагался широкий пояс, который можно было обернуть дважды вокруг ее талии, отчего Лиззи выглядела такой тоненькой и хрупкой, что Мэри, задыхающаяся в своем тугом поясе, зеленела от зависти.
Лиззи нравилось, как тонкая материя облегает ее бедра. Дома у них не было большого зеркала, так что ей пришлось рассматривать себя в дамской комнате на вокзале. Когда Лиззи впервые взглянула на свое отражение, то испытала шок. Разумеется, она и раньше видела себя во весь рост в витринах магазинов, но для нее стало откровением увидеть себя во всей красе.
Во-первых, у нее за спиной копошилось множество девушек, наносящих макияж, причесывающихся и вообще старающихся привести себя в порядок перед появлением янки, которые вот-вот должны были приехать из Бертонвуда, и Лиззи не могла не заметить, что у многих из них были грузные, некрасивые фигуры, жидкие немытые волосы или лица, испещренные угрями. Разумеется, среди них были и симпатичные особы, но Лиззи, стараясь не поддаваться самодовольству и зная, что тщеславие — грех, не могла найти другой пары ног, таких же стройных, как у нее, или глаз, столь же больших и лучистых. И, вне всякого сомнения — тщеславие здесь было уже ни при чем, — никто из девушек не мог похвастаться такой гривой шелковистых блестящих волос, как у нее, ниспадающих до самой талии, в буквальном смысле осиной.
В тот самый день, когда Лиззи впервые увидела себя во весь рост в настоящем зеркале, она заметила, как многие девушки поглядывают в ее сторону. Лишь некоторые из них смотрели на нее с восхищением. У большинства на лицах читалась неприкрытая ревность и зависть.
— Эй, подвинься! — Какая-то толстуха оттолкнула Лиззи в сторону. — Дай и другим полюбоваться на себя в зеркало, — грубо заявила она.
— Прошу прощения, — запинаясь, пробормотала Лиззи, которая только что осознала, что красива. Необычной, бросающейся в глаза красотой.
Спустя несколько недель после первого визита Лиззи на Сентрал-стэйшн к ней подошла высохшая пожилая женщина, которая была намного старше остальных.
— Твоя мама знает о том, что ты приходишь сюда, девочка? — проскрипела она.
— Разумеется, — солгала Лиззи.
Лицо старухи было очень бледным и так густо припудрено, что казалось, будто она сунула голову в мешок с мукой. Губы напоминали кроваво-красную узкую щель. У женщины недоставало нескольких зубов. Ее звали Джорджи, и она всегда последней уходила под ручку с каким-нибудь янки, — то есть если вообще уходила. Янки отчаянно нуждался в женщине, если обращал внимание на Джорджи.
— Тебе не следует здесь бывать, — заявила женщина. Одна нога у нее была короче другой, и обычно старуха передвигалась, кренясь набок, хотя это и получалось у нее быстро и ловко. — Твоей матери не стоило разрешать тебе сюда приходить.
— Она ничуть не возражает.
Лиззи тряхнула головой, желая, чтобы Джорджи поскорее убралась и оставила ее в покое. Во-первых, с минуты на минуту должен был подойти поезд, а во-вторых, девушке не хотелось, чтобы ее видели в обществе этого пугала.
Но оказалось, что от Джорджи не так-то легко отделаться.
— Послушай, милашка, — с заговорщическим видом произнесла она. — В таком случае тебе прямая дорога в «Адельфи». Девчонка с твоей внешностью запросто сможет сколотить там целое состояние.
— Вы так полагаете? — машинально откликнулась Лиззи, спрашивая себя, что старуха имела в виду.
Но в следующее мгновение Джорджи была забыта — локомотив, выпустив клубы пара, остановился, поезд замер у перрона, и к Лиззи устремился Хэнк, как всегда, первым проскочив турникет.
— Всем привет! — произнес он со своим очаровательным, тягуче-ленивым техасским акцентом, а потом подхватил Лиззи на руки и закружил ее, так что юбка-колокол взметнулась вокруг ее длинных ног, которыми она едва не сбила Джорджи наземь.
