Такая традиция открытой публикации и передачи научных знаний стала, несомненно, главной предпосылкой ошеломляющих успехов западной науки. Именно благодаря "открытой науке" личные амбиции отдельных ученых удалось преобразовать в общее коллективное благо. Ученые с готовностью делились результатами своих исследований, считая такой путь кратчайшим к их общественному признанию и влиянию. Если охарактеризовать этот процесс в рыночных терминах, то получается, что ученые взимали плату в виде внимания окружающих. Как удачно сказал об этом специалист по социологии науки Роберт К. Мертон: "В науке ценность частной собственности повышается путем раздачи ее содержания".
Теперешнее научное сообщество вплотную столкнулось с проблемой выживания в условиях растущей коммерциализации научных исследований. Наука и коммерция, разумеется, были связаны между собой на протяжении веков. Но по мере того как все больше научных исследований и разработок финансируется корпорациями, которые полагают, что коммерческий интерес состоит в защите информации, а порой и ее сокрытии, а не широком распространении, природа научного обмена может претерпеть изменения. Социолог Уоррен Хенгстром говорил о науке как о "подарочной экономике", а не экономике товарно-денежного обмена. А идея науки, которую формируют "незримые коллеги" — исследователи, ратующие за распространение знаний, — возможно, наивна, однако оказывает сильное влияние не только на обывателей, но и на самих ученых. Корпорации в свою очередь не раздают подарки и не стремятся к коллегиальности. Тот факт, что фундаментальные исследования по-прежнему финансируются государством, в некоторой степени избавляет ученых от коммерческого давления. И хотя патентная система ограничивает доступ посторонних к конкретному изобретению и возможность его модификации и использования, она также способствует свободному потоку информации (поскольку изобретатель вынужден публиковать отчет о своем открытии с тем, чтобы получить патент). Однако конфликт между наукой и бизнесом существует. Генри Олденберга не обрадовал бы тот факт, что компании, финансирующие исследования, требуют молчания, если результаты их не удовлетворяют.
Упоминание научных исследований в контексте поиска признания может звучать так, будто ученые — это просто какие-то охотники за славой (некоторые из них действительно являются таковыми). Однако признание, во всяком случае, в теории, не имеет отношения к славе или моде. Признание — это, по сути, справедливая награда за новые и интересные открытия. Ученые жаждут признания по причине тщеславия. А еще потому, что признание позволяет использовать новые идеи для построения научного знания. Как сообщество в целом' решает, является ли та или иная научная гипотеза новой или хотя бы оригинальной? Не всегда научная истина очевидна. Коронавирус вызывал атипичную пневмонию до того, как был выделен исследователями. Но в научном смысле коронавирус стал возбудителем ОРС только когда другие ученые изучили результаты работы лабораторий и признали их. Научные лаборатории и корпоративные исследовательские лаборатории по всему миру работают теперь над потенциальными средствами диагностики и вакцины против ОРС, и все исходят из идеи, что вирус, вызывающий ОРС, — это коронавирус. Они поступают так, потому что научное сообщество, говоря условно, достигло в этом вопросе согласия. Как написал Роберт К. Мертон, "нет научной истины, в которую верит один человек и не верит остальное научное сообщество; идея становится истиной лишь тогда, когда ее безоговорочно принимают подавляющее большинство ученых. Именно этот смысл мы придаем понятию "научный вклад": подношение, принятое на любых условиях во всеобщую сокровищницу знаний".
На первый взгляд это утверждение представляется столь очевидным, что не возникает даже мысли о том, сколь трудно порой получить ученым признание со стороны научного сообщества в целом. Вместо того чтобы положиться на элитную группу избранных, которая судила бы об истинности новых идей и сообщала бы свое мнение широкой общественности, ученые просто "бросают" свои идеи в мир, веря, что выживут наиболее достойные из них. Этот процесс радикально отличается от функционирования рынка или демократического сообщества. Педантичное голосование отсутствует, а идеи не имеют конкретной стоимости. В сердцевине процесса принятия новых идей в общий кладезь знаний лежит уникальная неизъяснимая вера в коллективную мудрость ученых.
Правда, разумеется, и в том, что поскольку результаты научных исследований воспроизводимы, вам не надо прислушиваться к суждению кого бы то ни было. Действенное открытие останется таковым невзирая на мнения подавляющего большинства ученых. Но картина сложнее, чем представляется. Исследователи обычно не повторяют эксперименты своих коллег. Они или поверят в то, что данные верны и что все работает именно так, как утверждают их коллеги, или отвергнут все предположения. Успешная гипотеза — это та, которую находят правдивой большинство ученых, а не та, которую проверили и нашли ее верной почти все из них. Фактически, как только теория принята, невозможности подвергнуть ее проверке уже недостаточно, чтобы ее отвергнуть. Как утверждает венгерский ученый и философ Майкл Поланый, если вы не смогли повторить хорошо известный эксперимент, вашей первоначальной реакцией будет отнюдь не сомнение в достоверности "модели". Вы усомнитесь (вполне, оправданно) в собственных знаниях. Так лучше для науки, ибо в противном случае исследователи постоянно проверяли бы результаты друг друга, вместо того чтобы стремиться к новым вершинам. В любом случае даже при проверке данных коллеги-ученые вынуждены опираться на целый ряд предположений, которые лично никогда не проверяли. Историк науки Стив Шапин писал: "Я открыл ДНК животного на основе уверенности в тождественность доставленных мне образцов ткани, в скорость центрифуги, в точность термометрических показателей, в количественный и качественный состав различных растворителей, в правила арифметики".
Конечно, ученые могут повторять эксперименты и на самом деле повторяют. И научные фальсификации раскрываются. Однако же суть не в том, что все истины относительны. Из факта, что знания ученого зависят от сведений, полученных от других, можно сделать два вывода. Во-первых, качественная наука требует определенной степени доверия среди ученых, которые, будучи соперниками, сотрудничают, обмениваясь правдивыми данными. Во-вторых, еще важнее, наука зависит не только от постоянно пополняющихся коллективных знаний, но и от веры в коллективный разум научного сообщества, способный отделить зерна от плевел, т.е. отличить достоверные гипотезы от ненадежных.
К сожалению, картина того, как научное сообщество устанавливает истину, идеализирована; на самом деле в ней есть некоторый изъян. Суть его в том, что большинство научных работ остаются незамеченными. Согласно результатам многочисленных исследований, большинство научных трудов почти никто не читает, в то время как малое их число становятся общеизвестными. Труды знаменитых ученых широко цитируются в отличие от сочинений их малоизвестных коллег. Когда в работе участвуют известные ученые, в случае ее успешного завершения они получают большую долю признания. Точно так же, если двое ученых (или две группы ученых) делают одно и то же открытие, именно самым известным приписывается честь такого открытия. Мертон назвал это "эффектом Матфея", благодаря строкам из Евангелия: "Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у не имеющего отнимется и то, что имеет"
[25]
. Богатые богатеют, бедные нищают.
