Блеск в глазах Маршадо дал понять, что ему понравилась моя идея.
– Хорошо сказано – «ледокол конформизма».
– В конце концов, – скромно отозвалась я, – отнюдь не мне вас учить, как управляться с такого рода статьями.
Он вернул своему лицу нейтральное, более отдаленное выражение и возразил:
– Тем не менее я не очень хорошо понимаю, что мог бы сделать. «Экономист», строго говоря, не общественно-политический журнал, где бы публиковали подобные статьи. Да и потом, я там всего лишь помощник главного редактора. Сегодня в прессе не стоит самовольничать, нужно убедиться в поддержке акционеров, прежде чем браться за перо. Иначе ты безработный.
В общем, это значило «нет». Безоговорочное «нет», и, как я поняла, к этому бесполезно было возвращаться.
Тем не менее его взгляд вдруг стал добродушным, почти дружеским, он вовсе не пытался досадить мне. Он просто защищал свои интересы. Не припомнил ли он мне ту семейную неурядицу?
– Как движется дело, – неожиданно спросил он, – после сюжета на BTV?
Очевидно, Маршадо задал этот вопрос просто формально. Потому что не практиковал тактику выжженной земли, которой пользовался Дэвид Барле.
– Скажем так, все совсем не просто…
– Могу себе представить, – ответил он, поднося ко рту стакан, который официант в фартуке поставил перед ним.
Маршадо положил свою пляжную шляпу на стол и, смакуя свежий пенный хмельной напиток, стал рассматривать меня, как рассматривают товар на весах.
– Но зачем же вам статья в моем журнале?
– Я вас не понимаю: я думала, вы не можете ничего сделать для меня.
– Я не говорю о вашей политической миссии для спасения своего любимого. Это очень трогательно, но, повторяю еще раз, мы ничего не можем сделать в нашем журнале. Зато теперь, когда я вас вижу, у меня есть кое-что для вас.
– Для меня?
Я произнесла этот вопрос с чистосердечностью диснеевской Алисы, когда безумный шляпник и кролик поздравляют ее с «неименинами». Он, должно быть, тоже об этом подумал, потому что живо подхватил:
– Для вас, дорогуша. Что бы вы сказали, если бы я предложил вам вести колонку в онлайн-версии «Экономиста»?
– Колонка? Но о чем?
Регулярная колонка для журналиста печатной прессы – высшая форма признания. В этот круг обычно пускают только состоявшихся обозревателей новостей, очень опытных авторов. Я не могла не знать такую важную деталь.
– Я думал о чем-то вроде личного дневника «Частная жизнь директора КЭК-40
[1]
», который вы писали бы под псевдонимом.
– Как? – немного ошарашенная таким предложеним, спросила я тоном глупенькой блондинки, какой, в общем-то, не была.
– КЭК-40, Эль, КЭК-40.
Он снова отпил из стакана, терпеливо дожидаясь, пока я проглочу наживку.
– Вы хотите, чтобы я анонимно писала о частной жизни Дэвида?
– Нет, не о личной жизни. Это не для народа. Впрочем, Дэвид и сам с этим хорошо справляется.
Он, очевидно, ссылался на разоблачительный репортаж о нем.
– О чем же тогда?
– Тайные документы, как военный журналист… Знаете, как говорят американцы: один день из жизни представителя власти, его типичный распорядок, его беспокойства, пристрастия, мнения. Но все это глазами женщины, его спутницы.
– Но мы расстались год назад. Вы это отлично знаете.
– Конечно. Но вы, без сомнения, та, с кем он близко общался многие месяцы. Ничто вам не мешает немного пофантазировать, подумать, какой могла бы быть его жизнь сегодня.
Ошеломленная, я рассеянно смотрела на толпы туристов, которые сходились к стеклянной пирамиде во дворе Лувра, затем наконец вернулась к разговору:
– Извините, но… Я и вправду не понимаю, зачем это вам: Дэвид – ваш друг. Зачем вы наносите ему удар в спину?
– Это вовсе не удар в спину, ни ему, ни газете. Имя Дэвида нигде не будет значиться, и все будет изменено, чтобы скрыть его личность и личности его близких родственников.
– Но тогда в чем смысл?
Улыбка, которая появилась на его лице, как только мы начали эту тему, сейчас стала намного шире.
– Моя затея пойдет Дэвиду на пользу, даже если его и узнают. Особенно если узнают.
– Я не понимаю, как рассказы о том, какие хлопья он предпочитает на завтрак и какие болячки лечит, помогут его положению.
– Дэвид всегда плевал на общественное мнение. И он совершенно прав.
– Но чего мы тогда добиваемся?
– Без сомнения, вы слышали о GKMP?
– М-да, – робко произнесла я.
– Это первая южно-корейская группа частного телевидения. Этакий Canal+2
[2]
Юго-Восточной Азии.
Те самые корейцы, с которыми у Дэвида были столь частые встречи. С которыми он завтракал и ужинал. С которыми проводил слишком много времени, и я начала полагать, что он использует их для прикрытия другой деятельности, тайной. В конце концов, я – живое доказательство того, что он не слишком сильно сопротивлялся тому, чтобы забавляться с ночными бабочками, как и его брат.
– Дэвид готовит слияние двух групп. Переговоры длились так долго, что поползли слухи…
– Какова моя роль?
– Скажем так… Дэвид делает все, что в его власти, чтобы группу Барле не поглотили. Такой риск существует всегда, особенно при операциях подобного масштаба. Он хочет, чтобы заключенная сделка была максимально взаимовыгодна. И в такой борьбе экономических нервов все послания рынку учитываются. В том числе те, которые напрямую касаются директоров обеих групп. Короче говоря, это подходящий момент появления в СМИ. Нужно убедить акционеров в своем преимуществе, если хотите.
Это могло объяснить появление Алисы. Идея выпуска колонки, которая существовала пока только в воображении Франсуа Маршадо, была весьма недурна.
– Я понимаю… Но почему бы вам самому не сделать это? Вы знаете Дэвида намного дольше, чем я. И вы не такой…
– Пассивный? – предложил он.
– Да.
– Это правда. Но я никогда не ел с ним те же хлопья на завтрак и никогда не лечил его болячки… Для такого рода статьи профессия или стиль значат гораздо меньше, чем жизненный опыт. Читатель хочет жить вместе с персонажем.
Мой мобильный телефон, который я положила на стол, начал вибрировать. На экране появилось лицо Сони.
Маршадо, вмешавшийся, не стесняясь, в мое личное пространство, чуть не свернул себе шею, чтобы разглядеть милое смеющееся лицо кудрявой брюнетки.
